Смотритель - Дмитрий Вересов Страница 11

– Неужели боги послали мне второго Одиссея? Но предупреждаю сразу, странник: я не Навсикая. Скорее – Кирка. [31]

Павлов, стоящий в одной из самых нелепых и смешных для мужчины поз – на одной ноге, согнувшись, с недонадетыми штанами, тихо выругался, но мужественно закончил процесс одевания и только после этого поднял голову.

Опершись коленом на декоративный валун, над ним стояла женщина с молодым лицом и почти седыми волосами, небрежно собранными в узел. Она насмешливо щурила синие глаза.

– Простите, что явился без приглашения, – обезоруживающе улыбнулся в ответ на ее откровенный и любопытный взгляд Павлов, – но уж больно тут у вас интересно. Надеюсь, никому не помешал, ничего не нарушил и ничто не испортил…

– В общем-то надеетесь верно. Я живу одна, по ночам не сплю, собак люблю, новых людей любопытствую. Так что пока все в порядке. А то, что без приглашения, так это совсем несложно теперь исправить…

– Так не бывает, – вырвалось у Павлова.

– Почему же это так не бывает? Могу даже очень это объяснить, да вы и сами можете придумать с десяток вариантов прекраснейших объяснений. Только скучно все это, уж лучше сразу примите все, как есть. – Они прошли по ухоженной дорожке, посыпанной каким-то мерцающим гравием, и поднялись на стеклянную терраску без перил. На этой живописной терраске, откуда открывался фантастический вид, белел изящный столик, на котором стояли кофеварка, бутылка вина и два бокала.

– Вы хотите сказать, что ждали… кого-то?

– Почему же так сразу и не говорите – «меня»? Ах, да, как я могла ждать вас, вас не зная! Но это все равно, садитесь, пейте, что хотите, и рассказывайте.

«Сумасшедшая», – тотчас же мелькнуло у Павлова, но так спокойно было насмешливое лицо в ореоле седых волос, что мысль эта быстренько улетучилась, так и не успев оформиться окончательно.

– Тоска заела, – неожиданно для себя самого просто сказал Павлов и налил полный бокал вина. Вино оказалось вязкое и тягучее.

– Это не кровь, это – марсала, – поспешила пояснить женщина. – Тоска… Тоскана, эти лиловеющие от густого воздуха холмы и вечный угол красной крыши, и пинии… [32]

– Я видел две пинии здесь неподалеку, то есть не пинии, а как будто… – Губы Павлова произносили все эти слова, а сознание тем временем отчетливо фиксировало какую-то невероятную абсурдность всего происходящего. – Скажите, это сон?

– Сон? Нет, конечно! Кто бы во сне сказал вам, что это сон? Меня зовут Татьяна, Тата. А вас…

– Сергей. А собаку – Сирин.

– Как хорошо! А то я думала – Бокс Третий. Знаете, здесь шагу невозможно ступить, чтобы не… Все эти геометриды, махаоны, круглые железные столы, фланелевые пиджаки, пикейные юбки… [33]Я так устала и так хотела бы вырваться…

Вопрос «а почему бы вам не переплыть речку и не сесть в Рождествено на автобус» даже не пришел Павлову в голову. Вместо этого он взял тонкую холодную руку в свою:

– Ах, я знаю, из себя трудно вырваться. У меня, например, совсем не получается. То есть я готов, совсем готов, но как – понятия не имею. Говорят, надо просто начать все делать по-другому? Но я пробовал делать все не так, как привык. Не так есть, не так пить, не так читать, одеваться по-другому, заниматься какими-то совсем-совсем другими вещами… Мыслить и вправду начинаешь немного иначе, но чувства! Чувства никуда не денешь, их не перевернешь, не сменишь, как… одеколон.

– Есть нечто худшее, чем чувства, – печально ответила Тата, и пальцы ее дрогнули. – Есть власть культуры – и ты в ней, как в сетях. Вот я, например, уже давно и прекрасно знаю, что мне никогда не избавиться от образов, которые на самом деле давнымдавно сгорели, сгнили, рассыпались в прах. А кто-то все равно все выходит в сад, и полыхают зарницы, и чем-то горьковатым тянет с полей [34]И что самое ужасное – эта ловушка все продолжает смыкать свои железные челюсти. И тут вся разница в том, кто в какую ловушку попал. Вот вы… Впрочем, раз вы здесь, то вопрос мой неуместен. Лучше задам другой вопрос – почему?

– Я в детстве, до школы еще, жил на Козьем болоте, ну, на Почтамтской, в коммуналке, и весь этот фиолетовый снег вечером на Морской, граненые деревья зимой в сквере…

– Понятно, понятно, – остановила его Тата, – только не продолжайте. – Она как-то нервно посмотрела на высокий берег. – Но вам пора, уже светает.

Павлов торопливо поднялся, хотя был уверен, что просидел на терраске никак не больше получаса.

– Сирин! Сирин! – Однако пес не отзывался. – Послушайте, я без него никуда не поеду, – вдруг решительно сказал он и приблизился к этой загадочной женщине.

– О, господи! – прошептала Тата. – Вы с ума сошли! Давайте поищем вместе.

Но пес так и не отзывался, хотя только что лежал под стеклянным полом террасы, выглядя сверху каким-то нелепо распластанным подобием динозавра.

– Так получилось, само как-то… Я ничего не имел в виду… – как мальчишка, начал оправдываться Павлов, но Тата уже поспешно тянула его к берегу.

– Ступайте, ступайте, никуда он не денется, побегает и вернется… Идите же!

– Да вы что? До города километров пятьдесят! Нет, я никуда без него не уеду! Сяду вот тут и буду ждать! – Он уселся на валун, на который до этого опиралась коленом Тата.

На секунду ее лицо стало таким же бело-серебряным, как волосы.

– Да вон ваша собака, уже на том берегу, видите?

Действительно среди чахлых кустов низкого берега мелькали черно-белые пятна. И Павлов быстро снова разделся и, не оглядываясь, бросился в воду.

Но на берегу он напрасно бегал и звал Сирина – ему отвечала только болотная тишь, а шале на острове – да и сам остров – пропали в ночной августовской мгле.

* * *

Павлов с трудом добрался до машины, лег на заднее сиденье и вернулся в город только после того, как рассосались утренние пробки. Как ни странно, подступившая уже совсем близко тоска, словно застыла в своем обычно неумолимом движении. Или было просто не до нее? Очередное исчезновение Сирина, странный дом и еще более странная женщина совершенно поглотили его мысли и чувства. Особенно засела у него в сознании последняя. В ней было то, чего так не хватало ему в большинстве современных женщин: полное отсутствие желания понравиться. Как человек молодой, холостой и с деньгами, Павлов не раз ради любопытства залезал в Сеть на соответствующие сайты и всегда выходил оттуда с ощущением глубокого омерзения. У него никак не укладывалось в голове, как молодые, вполне нормальные и даже привлекательные на вид дамы и девицы пытаются продать себя всеми доступными способами. Из каждого комментария так и кричало одно: ну возьми меня, меня, я лучше той и лучше этой, как угодно, только возьми! И уже ничего удивительного не было после всего этого в циничных реакциях развращенных таким образом мужчин. Разумеется, он понимал, что пропаганда вечной молодости и красоты, так усиленно насаждаемая отовсюду, обращена вовсе не на то, чтобы люди действительно были здоровы и хорошо выглядели, а исключительно для того, чтобы выгодней продаться. Что большинство, как всегда глупое и податливое, давно съело эту приманку и теперь из кожи вон лезет, чтобы соответствовать идиотским стандартам, не имеющим ничего общего с подлинной красотой и с настоящей женственностью. Все эти нынешние бабы подменяют влекущую власть пола легкой доступностью. Этой легкой доступности наслаждения не так-то легко противиться, но все же вполне по силам человеку, тем более что тело – не уникально. А вот противостоять глубокой и темной нерассуждающей власти пола…