Проклятие Янтарной комнаты - Стив Берри Страница 11

Санкт-Петербург, Россия

Среда, 8 мая, 10.50

Машина резко затормозила, и Кнолль вышел на заполненный людьми Невский проспект, заплатив водителю двумя двадцатидолларовыми купюрами. Он гадал, что случилось с рублем. Он как будто потерял свою платежеспособность. Российское правительство несколько лет назад официально запретило свободное хождение доллара под страхом тюремного заключения, но водителю, казалось, было наплевать — он жадно схватил и спрятал купюры, прежде чем рвануть такси от тротуара.

Самолет из Инсбрука приземлился в аэропорту Пулково час назад. Кнолль ночью из Инсбрука отправил спичечницу в Германию вместе с запиской о своем успехе в Северной Италии. Перед возвращением в Германию он должен был выполнить еще одно, последнее поручение.

Проспект был забит машинами и людьми. Он полюбовался зеленым куполом Казанского собора на противоположной стороне проспекта и повернулся, чтобы разглядеть немного дальше и правее позолоченный шпиль Адмиралтейства, частично окутанный утренней дымкой. Он представил, каким был проспект в прошлом, когда все передвигались на лошадях и проститутки, арестованные ночью, подметали мостовую.

Что бы сейчас сказал Петр Великий о своем «окне в Европу»? Магазины, кинотеатры, рестораны, музеи, арт-студии и кафе выстроились в одну линию на протяжении пяти километров. Замысловатые и светящиеся неоном киоски продавали все — от книг до мороженого — и возвещали о стремительном наступлении капитализма. Как описывал проспект Сомерсет Моэм? «Тусклый, убогий, полуразрушенный…» Уже нет, подумал он.

Только благодаря этим переменам он смог вообще приехать в Санкт-Петербург. Возможность изучать старые советские документы была предоставлена иностранцам совсем недавно. Кнолль уже был здесь дважды в этом году — один раз шесть, другой раз два месяца назад, оба раза он был в одном и том же хранилище. Сейчас он входил сюда в третий раз.

Это было шестиэтажное здание с фасадом, выложенным грубо вырубленным камнем, грязным от выхлопных газов. Санкт-Петербургский коммерческий банк расположился в одной части первого этажа, другая была отдана Аэрофлоту. Со второго по четвертый, а также шестой этаж здания занимали суровые правительственные учреждения: отдел виз и регистрации иностранных граждан, экспортный контроль, местное отделение Министерства сельского хозяйства. Пятый этаж был выделен исключительно под архив. Один из многих, разбросанных по стране архивов, этот был местом, где хроники семидесяти пяти лет коммунизма могли храниться и спокойно изучаться.

Ельцин открыл миру доступ к документам через российский Архивный комитет, проповедуя, таким образом, свои антикоммунистические позиции. Действительно, умно. Необязательно чистить ряды, заполнять ГУЛАГи или переписывать историю, как это удалось Хрущеву и Брежневу. Просто пусть историки приоткроют информацию о зверствах, воровстве и шпионаже — тайнах, десятилетиями спрятанных в тоннах гниющей бумаги. Их неизбежные выводы и публикации будут более чем достаточной пропагандой антикоммунизма на службе у государства.

Кнолль поднялся по черной железной лестнице на пятый этаж. Лестница была узкая, в советском стиле. По ней знающим людям, таким, как он сам, было ясно, что здание построено после революции. Вчерашний звонок из Италии проинформировал, что хранилище будет открыто до 15.00. Он уже бывал здесь и в четырех других архивах на юге России. Это хранилище было уникальным, поскольку у них был копировальный аппарат.

На пятом этаже поцарапанные деревянные двери открывались внутрь, в душное помещение, где бледные зеленые стены бугрились пятнами краски от отсутствия вентиляции. Потолка не было, вверху только трубы, заляпанные асбестом, и пересекающиеся под растрескавшейся бетонной плитой перекрытия шестого этажа. Воздух был холодным и влажным. Странное место для хранения ценных документов.

Кнолль прошел по песочного цвета плитке к одиноко стоящему столу. Тот же самый служащий с клочковатыми темными волосами и лошадиным лицом ждал его. В прошлый раз он составил мнение об этом человеке как о подневольном, униженном новорусском бюрократе. Типичном и почти не отличающемся от старой советской версии.