Сад изящных слов - Макото Синкай Страница 11

— Так вот куда ты клонишь, Сё-тян...

Рука с ножом замерла, и Рика изучающе посмотрела на меня. Когда-то именно этот пронзительный взгляд больших чёрных глаз меня и покорил, но продержаться под ним долго было невозможно, и я немного съёжился.

— По-твоему, я ещё не вышла из детского возраста? Или ты предлагаешь мне найти постоянную работу?

— Никуда я не клоню. Просто есть такая распространённая теория. В общем, я к тому, что ты принимаешь всё слишком близко к сердцу... Я за тебя волнуюсь, уж прости старика.

— Хм...

Вряд ли я её убедил, но Рика всё же отвела взгляд и вернулась к судаку у себя на тарелке.

— Какой ещё старик, тебе двадцать шесть, — пробурчала она под нос, поднося вилку ко рту, затем слегка промокнула губы салфеткой, отпила капельку вина и съела ещё кусочек рыбы.

Я тоже отправил в рот кусок судака с кресс-салатом и, поправляя очки на переносице, украдкой посмотрел на Рику. Её влажные от оливкового масла губы призывно блестели, отражая пламя свечей. Тонкими пальцами она отломила кусочек хлеба, изящными движениями подобрала им соус с тарелки, положила в рот, прожевала и запила ещё одним глотком вина. Я любовался её уверенными движениями и в то же время чувствовал давящую боль в груди, в области сердца — как будто кто-то запустил руку мне под рёбра, туда, где трепыхалось что-то мягкое и мокрое, и тихонько сжал. Так пошло с нашей самой первой встречи. В ресторане, в концертном зале, в лав-отеле ^[22] — Рика везде чувствовала себя как дома. А вот я, оказывается, до знакомства с ней многого не знал. Например, что во французских и итальянских ресторанах можно подбирать соус с тарелки хлебом. Указательным пальцем я немного ослабил узел галстука. От подозрений же освободиться никак не удавалось.

«Она ещё студентка, кто обучил её, как вести себя в ресторане?» — гадал я безо всякой надежды получить ответ. Наверное, какой-нибудь мужчина повзрослее меня. Бывший ухажёр, который на шесть лет старше её? Или какой-нибудь клиент оттуда, где она подрабатывает? А может, режиссёр её театральной труппы, которому вовсе за сорок? И когда это произошло: до того, как мы начали встречаться, или после?

— Но если не вкладывать всю душу, как тогда осуществить свою мечту?

К тому времени, когда она вдруг об этом спросила, я уже взялся за основное блюдо — телятину — и не сразу сообразил, что наш недавний разговор ещё продолжается.

— Душа душой, но тебя послушать — ты там страдаешь. А у тебя и с учёбой, и с подработкой забот хватает. Так и перегореть недолго, разве нет? Ты ведь начала играть в театре потому, что тебе это нравилось. А получились сплошные мучения.

Даже не знаю, говорил я так, чтобы её поддеть или, наоборот, чтобы сгладить сложившуюся неловкость. К нам наконец-то подошёл официант и налил красного вина сначала Рике, потом мне. Я заметил, что край моего бокала заляпан жиром и по сравнению с ним бокал Рики девственно-чист. Как-то по-разному мы едим, должно быть. Чтобы заглушить уколы стыда, я сделал большой глоток. А теперь надо улыбнуться.

— В общем, не лезь из кожи вон. Никакое дело не пойдёт, когда оно не в радость.

— Наш режиссёр как-то сказал, — бесстрастно произнесла Рика, медленно запивая мясо вином, — что он никогда в жизни не считал сцену местом, куда ты выходишь получить удовольствие и стать счастливым. И я разделяю его убеждения. Конечно, я рассчитываю зарабатывать актёрским ремеслом, но прежде всего моя игра должна быть убедительной для меня самой. Я хочу выразить себя. И если не лезть из кожи вон, этого не добиться. Мне кажется, в нашей труппе все так считают.

Игра, убедительная для меня самой. Выразить себя. Наша труппа. Наш режиссёр. Рука, залезшая мне в грудь, сжалась сильнее. Я припал к бокалу, надеясь, что вино смягчит эту ноющую боль. На языке осталась непривычная горечь.

«Водки бы», — подумал я, заливая в себя очередной глоток и всё ещё чувствуя жажду. А вслух сказал:

— То есть вы там дружно бьётесь за светлые идеалы.

Меня наконец прорвало на неприкрытый сарказм, и в глубине души я с грустью осознал, что день сегодня испорчен.

Рика, конечно же, впилась в меня взглядом:

— Знаешь, я сюда не ссориться пришла.

— Но напрашиваешься на ссору именно ты.

— Ни на что я не напрашиваюсь. И давай уже прекратим.

— Сам хотел предложить. В кои-то веки куда-то выбрались, а ты...

«А ты всё о том, что меня не касается», — этого я, конечно, сказать не мог и потому вновь потянулся за вином. Мяса мне уже совершенно не хотелось. А там ещё десерт. Проклятое комплексное меню, за всё уплачено.

— Что с тобой, Сё-тян? Хочешь что-то сказать — говори прямо!

— Да нечего мне сказать.

— Я же вижу, что есть. Всё язвишь и язвишь. Мы собираемся жить вместе, и между нами не должно быть недопонимания. Я ведь так ждала сегодняшней встречи с тобой.

«Ну так обрати на меня внимание!» — чуть не выкрикнул я. Я тоже из кожи вон лез, чтобы пораньше уйти с работы. Нашёл этот ресторан, заказал столик, всё оплатил. Мне ужасно хотелось вцепиться в эту очаровательную, высокомерную студентку, которая на четыре года меня младше, и призвать её к ответу: «Ты хоть представляешь, сколько усилий я трачу, чтобы поддерживать наши отношения?» Я всеми силами сдерживал этот порыв, но слова сами соскользнули с языка:

— Так, просто подумал, как это удобно — гнаться за своей мечтой за чужой счёт...

У меня внутри всё оборвалось, и я мысленно застонал. Такое нельзя было произносить ни при каких обстоятельствах. Я приготовился к тому, что Рика заплачет или вскочит с места, но она лишь тихонько вздохнула и отвела взгляд. И продолжила медленно, не произнося ни слова, есть телятину, нарезая её на маленькие тонкие ломтики. Будто тем самым подкрепляя свои обвинения. Мне же не оставалось ничего другого, как цедить терпкое вино. Я всё прекрасно понимал. Она не просила меня заказывать столики в дорогих ресторанах. Она не говорила, что обычные бары её не устроят. Это я хотел произвести впечатление состоявшегося человека и потому выбирал, где нам обедать, и всякий раз брал оплату на себя. Но сколько бы я ни пил, жажда не утихала.

С Рикой Тэрамото я познакомился два года назад. Мой сослуживец Танабэ попросил меня купить у него билет на театральную постановку, и я, недолго думая, выложил две тысячи восемьсот иен. Театром я не увлекался, так что, наверное, тогда мне было нечем заняться. Спектакль играли, как сейчас помню, в субботу, на билете значился адрес где-то в квартале Симокитадзава.

«Неужели здесь и правда есть театр?» — волновался я, спускаясь по узкой лестнице конторского здания. Хмурый контролёр оторвал корешок моего билета, и я прошёл в полутёмный зрительный зал размером со школьную классную комнату. Он ступеньками спускался вниз, на полу вплотную друг к другу лежали подушки для сидения, и все два часа, что шла пьеса, об меня тёрлись плечами совершенно незнакомые люди. То ли я не знал, как правильно смотреть спектакль, то ли он попросту был плохим, но происходящее на сцене меня нисколько не заинтересовало. А если честно — я помирал со скуки.