Завещание - Нина Вяха Страница 109

Глаза Хелми почернели от ярости. Ее руки дрожали. Анни подумала, что ее сестра выглядит очень изможденной. И уставшей. Тату уставший, подумала она, и Хелми тоже. Неужели я не замечаю ничего, кроме себя? Когда родится ребенок, я постараюсь побольше обращать внимание на окружающих, пообещала она себе.

– Ты только подумай обо всех этих деньгах. Но ведь ты так и сделал?

И Хелми с ненавистью посмотрела на своего старшего брата. Анни не понимала, что же так разозлило ее сестру. Она никогда не походила на человека, которого слишком сильно заботят деньги. Что же изменилось?

Казалось, Эско ничуть не было стыдно. Он пожал плечами и закурил.

– А ты, мама, что ты обо всем этом скажешь?

Хелми стала первой, кто решил привлечь к разговору Сири. Сидя в кресле с высокой спинкой, мать казалась такой маленькой. Она обеспокоенно посмотрела на них и вздохнула.

– А что я могу сказать? Я всегда знала, что ваш отец был беспокойным человеком.

Анни удивилась: неужели мать не слышала всех тех хороших слов, которые написал о ней Пентти. Сама Анни едва сдерживалась, чтобы снова не заплакать. Ее отец действительно был self-made man ^[30]. Если бы он только родился в другое время, на другом континенте, в другом окружении.

– О покойниках плохо не говорят.

Это были первые слова, сказанные Воитто. Он стоял с прямой, как палка, спиной напротив дивана, где расположились остальные. Несмотря на то, что на нем была гражданская одежда, Анни показалось, словно брат стоит по стойке «смирно».

Хелми сердито замахала на него руками, словно собиралась взлететь.

– Да плевать сейчас на это. Я не о том говорю, мама. Я хочу, чтобы ты дала мне ответ на вопрос: почему ты передала всю свою часть наследства Эско?

Тут с дивана поднялся Вало. Все это время он сидел молча рядом с Хелми, но тут тоже решил взять слово.

– Она этого не делала, глупая твоя башка! Он купил у нее! Это даже я понял!

– Но рыночная стоимость! Ты только представь. Пусть даже мы не выручили бы слишком много, но кое-какие денежки все же огребли бы.

Ситуация зашла в тупик. Мякиля, вероятно, ожидал бурю эмоций, которая воспоследовала бы после оглашения завещания, но уж наверняка не мог себе представить, насколько утомительными могут оказаться дальнейшие препирания, и во что именно они выльются, и в какой степени. Очутиться в окружении всех этих сестер и братьев, затаивших друг на друга так много злобы – Мякиля неуютно поежился.

Казалось, все забыли, что они только что при ужасных обстоятельствах потеряли отца. Конечно, их отец был человеком, любить которого было ой как непросто, но все-таки он по-прежнему оставался их отцом. Или был им. 

* * *

Больше Сири ничего не сказала. Она молча сидела в кресле, устремив взгляд на свои руки. Онни, Арто, Лахья и Тармо остались в Куйваниеми. Лахья была на работе, а Тармо присматривал за младшими братьями. Здесь были только старшие дети, и большинство из них оказались вовлечены в разгоревшуюся дискуссию, больше похожей на свару.

Сири слушала их переругивание, но голоса детей доносились до нее словно бы издалека.

Она смотрела на их лица, разочарованные и злые.

Все эти люди вокруг нее. Они были теперь совсем взрослыми. Все ее дети, что достигли совершеннолетия (и остались живы), находились сейчас здесь. Сири думала о том молодом мужчине, которым был когда-то Пентти. О его молчании, казавшемся таким значительным. Неужели все эти слова всегда жили в нем? При жизни он никогда не говорил ей ничего подобного. Неужели что-то поменялось? Что ж, возможно.

Она не думала, что он замечал. Не думала, что он смотрел на нее. Любил ее. Ей впервые стало горько, что мужчины, за которого она когда-то вышла замуж, больше нет на свете. Теперь он далеко, превратившийся в нечто совсем другое, чего нельзя полюбить.

Сири не тосковала о Пентти, после развода она не скучала по нему ни одного дня. Она ощущала нечто другое, что-то вроде торжественного завершения. Это ощущение длилось недолго, и после она уже не могла к нему вернуться, вызвать его в памяти. Но если бы она верила в призраков, то сейчас со всей уверенностью заявила бы, что комнату пересек призрак. И уже в следующее мгновение все было снова как обычно.

Мысли ее устремились к Элине. Умирает один ребенок, один из двух, такое бывает. Но когда умирает и второй, внутри что-то ломается. Как и произошло с Сири.

Долгое время она не могла отделаться от тоски по Риико. Смерть мальчика надолго вывела ее из строя, собственно, она только сейчас почувствовала, что ее взгляд вновь проясняется, словно после всех этих долгих лет она неожиданно всплыла на поверхность.

Мысль о Риико всегда была ее первой мыслью, когда Сири просыпалась по утрам и последней, когда она ложилась спать.

Элина, эта решительная девочка с кудряшками, которая всегда делала только то, что взбредет ей в голову, вот о ней Сири никогда не вспоминала. Ну, разве что два раза в год: на ее день рождения и в тот день, когда она пропала. Пентти же всю свою жизнь прожил с мыслью, что Сири винит его в смерти дочери.

И так оно и было. Но когда Сири думала об этом теперь, то понимала, что уже много лет как она не винит его. Пожалуй, в глубине души она его простила, вот только забыла ему об этом сказать. Сообщить эту маленькую деталь.

Да, в тот день девочка была с Пентти. Они вместе отправились на лыжах в лес, чтобы срубить елку к Рождеству, только Пентти и Элина. Сири осталась дома, с Риико и Эско, и вот, оказавшись в лесу, эти двое поссорились, как это часто бывало с Элиной, с этим трудным упрямым ребенком, который никогда не слушался и не делал того, что ему говорили, и когда девочка на лыжах унеслась прочь, отец не стал ее догонять.

Произошло это не так уж далеко от дома, всего в нескольких километрах, пожалуй, гордость Пентти помешала ему тотчас же броситься в погоню за ребенком. Вместо этого он срубил ту ель, которая ему больше всего приглянулась, вместо той, на которой упорно настаивала Элина, после чего преспокойно покатил домой.

– Я думал, что она вернулась домой, – повторял он потом снова и снова, когда все свершилось, когда выяснилось, что девочки нет ни дома, ни где-либо еще.

Он искал ее всю ночь, и всю ночь Сири не спала, бродила туда-сюда по дому и вглядывалась в темноту между стволами деревьев и к тому моменту, когда Пентти наконец вернулся домой на рассвете, она должно быть успела задремать в кресле, потому что сперва не поняла, где она, а потом, когда увидела на руках мужа маленький сверток, Сири была настолько уверена, что ребенок уже мертв, что едва могла слышать, что ей говорят, и все не понимала, почему Пентти так упорно кутает в одеяло мертвое тельце. Да, прошло много часов, прежде чем она заполучила свою Элину обратно, прежде чем она, наконец, поняла, что ребенок живой – замерзший, но все еще живой.