Капут - Курцио Малапарте Страница 105

– Что за прелестная история! – воскликнул лорд Перт.

Солнечные лучи били прямо в лицо лорда и, коварно высвечивая нежно-розовые лоб и губы и прозрачно-голубые глаза, подчеркивали все то детское и женственное, что есть в любом англичанине благородных кровей, а это и чудесная робость, и краска невинности, и детская стыдливость – все эти качества по прошествии лет и с приобретением опыта и веса не то чтобы увядают или потухают, наоборот, они оживают и чудесным образом расцветают в зрелом возрасте, расцветают в том качестве англичан, которое приходит вместе с седыми волосами, а качество это – способность покраснеть в любой момент и совершенно без причины. Был теплый золотой день, беспокойный осенний день, могилы на Аппиевой дороге, разлапистые латинские пинии, желто-зеленые пригороды Рима, его грустный и торжественный вид – все это обрамляло розовое лицо лорда Перта, тонко и живо гармонировало со светлым его лбом, с голубыми глазами, с белыми волосами и робкой, несколько печальной улыбкой.

– Britannia may rule the waves, but she cannot waive the rules [411], – сказал я, улыбаясь.

Все вокруг рассмеялись, а Дора Русполи с хриплым, летящим акцентом сказала, обратив к лорду Перту свое бледное лицо:

– C’est une grande force, pour une nation, de ne pas pouvoir bouscules les lois de la tradition, isn’t it? [412]

– To rule the waves, to waive the rules… – сказала Джейн ди Сан Фаустино, – ненавижу игру слов.

– Это шутка, которой очень гордится Хаммен Вейфер, – сказал я.

– Хаммен Вейфер – это gossip writer [413], n’est-ce pas? – спросила меня Дора Русполи.

– Что-то в этом роде, – ответил я.

– Вы прочли книгу Сесила Битона «Нью-Йорк»? – спросил меня Уильям Филлипс, посол Соединенных Штатов, он сидел рядом с Корой Антинори.

– Сесил – очень симпатичный мальчик, – сказала дочь Уильяма Филлипса Беатрис, или просто Бэ, как звали ее друзья.

– Это хорошая книга, – сказала Кора Антинори.

– Жаль, – сказала Джейн ди Сан Фаустино, – что в Италии нет таких писателей, как Сесил Битон. Итальянские писатели провинциальны и скучны. У них нет sense of humour.

– В этом не только их вина, – сказал я, – ведь сама Италия – это провинция, а Рим – столица провинции. Вы можете представить себе книгу о Риме, написанную Сесилом Битоном?

– А почему нет? – сказала Дороти ди Фрассо. – По части толков и сплетен Риму не в чем завидовать Нью-Йорку. Чего не хватает Риму, так это не сплетен, а писателя-сплетника, такого, как Сесил Битон. Вспомните сплетни про Папу и Ватикан. Что касается меня, то я никогда не вызывала столько пересудов в Нью-Йорке, сколько вызываю в Риме. And what about you, my dear! [414]

– Personne n’a jamais fait de potins sur moi [415], – сказала Дора Русполи, бросив на Дороти полный оскорбленного достоинства взгляд.

– On nous traite tout simplement comme des poules et cela, au moins, nous rajeunit [416], – сказала Джейн ди Сан Фаустино.

Все рассмеялись, а Кора Антинори сказала, что факт проживания в провинции, наверное, не единственная причина, по которой итальянские писатели скучны.

– И в провинции, – заключила она, – могут жить интересные писатели.

– Тот же Нью-Йорк, по сути, – сказала Дора, – провинциальный город.

– Что за ересь! – воскликнула Джейн, бросив на Дору презрительный взгляд.

– Отчасти это зависит также и от природы языка, – заметил лорд Перт.

– Язык имеет огромное значение, – сказал я, – и не только для писателей, но и для народов и государств. В определенном смысле война – это ошибка синтаксиса.

– Или, еще проще, ошибка произношения, – сказал Уильям Филлипс.

– Прошло то время, когда слово «Италия» и слово «Англия» писались по-разному, а произносились одинаково.

– Может быть, – сказал лорд Перт, – речь идет просто о произношении? Это именно тот вопрос, которым я задаюсь всякий раз, когда заканчиваю беседу с Муссолини.

Я представляю себе лорда Перта беседующим с Муссолини в огромном зале палаццо Венеция. «Пусть войдет посол Англии», – говорит Муссолини своему дворецкому Наварре. По сдержанному сигналу Наварры дверь покорно отворяется, лорд Перт переступает порог, медленно идет по полированному узорчатому мрамору прямо к большому ореховому столу, расположенному перед камином XVI века. Муссолини ждет его, опершись то ли о стол, то ли о камин, он улыбается и идет навстречу, вот два человека останавливаются друг против друга: Муссолини – весь собранный и напряженный от постоянного усилия соблюдать приличия, изображая готовность к услугам, он покачивает белой, огромной, словно надутый шар, головой, круглой, лысой и жирной головой, отягощенной свисающей на затылке сразу за ухом кистой, и лорд Перт – прямой, улыбающийся, осторожный и осмотрительный, его лоб светится легким детским румянцем. Муссолини верит в себя, если еще во что-то верит, но не верит в несовместимость логики и везения, воли и судьбы. У него теплый, серьезный и даже нежный голос, в котором иногда звучат странные, глубоко женские интонации, нечто болезненно женское. Лорд Перт не верит в себя. Oh, no, thank God! Он верит в силу, престиж, незыблемость флота и Банка Англии, в sense of humour своего флота и в fair play Банка Англии. Он верит в тесную связь между игровыми полями Итона и полями сражений Ватерлоо. Муссолини стоит прямо перед ним, он одинок и знает, что не представляет никого, кроме себя самого. Лорд Перт – не кто иной, как представитель Его Британского Величества.

Муссолини говорит: «How do you do?» [417]– как если бы говорил: «I want to know how you are» [418]. Лорд Перт говорит: «How do you do?» – как если бы говорил: «I don’t want to know how you are» [419]. У Муссолини акцент крестьянина из Романьи, он произносит слово «проблема», слово «Средиземноморье», слово «Суэц», слово «Эфиопия», как если бы произносил слова «скопоне» (карточная игра), «ламбруско» (сорт дешевого красного вина), «комицио» (собрание), «Форли». У лорда Перта акцент undergraduate, выпускника, Оксфорда, у которого есть далекие корни в Шотландии, акцент колледжа Святой Магдалины, отеля «Митра», острова Месопотамия и графства Пертшир. Он произносит слово «проблема», слово «Средиземноморье», слово «Суэц» и слово «Эфиопия», как произносил бы слова «крикет», «серпантин», «виски», «Эдинбург». У него улыбающееся, но непроницаемое лицо, он только слегка шевелит губами, едва касаясь произносимых слов, его взгляд таинствен и глубок, будто он видит и с закрытыми глазами. Лицо Муссолини бледное и пухлое, одеревенелое в любезной гримасе вынужденной непринужденности и деланного расположения, его толстые губы шевелятся, как бы обсасывая слова, глаз распахнут и округлен, а взгляд напряжен и неспокоен. Это взгляд человека, который знает, что есть покер, а что не есть покер. Взгляд лорда Перта – взгляд человека, знающего, что есть крикет, а что не есть крикет.