Красивая ложь - Лиза Ангер Страница 10

Всем известно, что родители похожи на супергероев. Они умеют всего несколькими волшебными словами прогнать демонов сомнения и тревоги. Они могут заставить тебя почувствовать себя сказочным великаном, которому любые горы по плечу. Но, конечно, они способны на все эти чудеса только до тех пор, пока ты остаешься ребенком. Когда ты превращаешься во взрослого человека и начинаешь жить в собственной вселенной, ты платишь высокую цену за расставание с детством — твои родители утрачивают былую сказочную власть. Может быть, именно поэтому многие не торопятся взрослеть.

После беспокойной ночи и абсолютно непродуктивного дня в среду, который я посвятила посещению ландромата ^[1], расположенного на нижнем этаже, и приготовлению сандвича с тунцом, я вышла из квартиры и направилась на Кристофер-стрит. Каждую среду, с тех самых пор как я поступила в колледж, я отправляюсь к родителям на ужин. Я часто приезжаю к ним и на выходные. Но среда — это совсем другое. Это наш день. Раньше к нам часто присоединялись Эсме и Зак, но эта традиция оборвалась после нашего с Заком разрыва. Это было очень грустно, но какая-то часть моей души все же ликовала, потому что мне хотелось, чтобы мои родители в этот день принадлежали исключительно мне.

— Рид, как твои дела, дорогуша? — спросила у меня Эсме накануне, когда мы разговаривали с ней по телефону.

Мы все еще часто перезванивались, и это меня радовало. Эсме работала медсестрой в клинике моего отца еще тогда, когда меня и на свете не было. Для меня она была скорее обожаемой тетей и близкой подругой, чем медсестрой и коллегой моего папы или матерью моего бойфренда. Честно говоря, больше всего я опасалась расстаться с Заком именно из-за возможности разрыва всех «дипломатических отношений» с Эсме.

— Зак мне сказал, что ты подавлена, — почти шепотом произнесла она, словно обсуждала со мной какую-то деликатную женскую проблему. — Он беспокоится о тебе.

Я знала, что Эсме желает мне добра и говорит это из лучших побуждений, но я была уверена, что не выглядела подавленной во время нашей встречи с Заком. Разве не странно, что кто-то говорит тебе о тебе же, да еще и такие вещи? Чем тщательнее ты начнешь отнекиваться в подобной ситуации, тем больше убедишь их в правоте высказанных предположений.

— Нет, Эз, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно и уверенно. — Со мной все в порядке.

— Неужели? — спросила она, как будто имела дело с неуравновешенным пациентом. — Это хорошо. Я очень рада, что он ошибся.

Она не поверила мне, а просто решила спустить тему на тормозах. Я немедленно начала прокручивать в голове следующую мысль: «Может, я действительно подавлена? Может, я не замечаю этого, ведь со стороны виднее?»

Я по-настоящему ненавижу себя за эту свою привычку. Я легко поддаюсь влиянию чужого мнения о себе. Возможно, вы и сами с таким сталкивались. Во время разговора с Эсме я действительно почувствовала себя подавленной. А еще я терпеть не могу, когда обо мне говорят за моей спиной, решают, что я подавлена или подвержена стрессу, жалеют меня, а потом мне же это и высказывают в лицо. Это сродни манипуляции. Как будто бедняжка Ридли не может справиться с напряжением, потому что она слабенькая и чувствительная, но мы-то сильны в своем единстве, и мы ей обязательно поможем.

Позже мы перешли к нейтральным темам: поговорили о моей последней статье, о ревматоидном артрите, о том, какие подарки лучше купить по случаю приближающегося дня рождения моей матери. Может, это говорило во мне чувство вины, но даже спустя шесть месяцев я ощущала, что мы с Эсме старательно обходим одну и ту же тему, похожую на шило в мешке, которое, как известно, не утаишь. Мне казалось, что Эсме все время хочет сказать мне о том, что я разбила сердце ее сыну и не оправдала всеобщих ожиданий. Ни свадьбы, ни внуков.

В Хобокене я пересела на другую электричку и через полчаса была в городе, где провела свои детские годы. От вокзала до дома моих родителей было пятнадцать минут ходьбы. Дом был построен в 1919 году, но в конце восьмидесятых его модернизировали. Вокруг здания высились дубы и вязы. Общая картина была воплощением американской мечты: дом как бастион, как крепость, как оплот семьи. В этой части города все ходили в один большой магазин, дома размещались посреди миниатюрных ухоженных лужаек, улицы извивались замысловатыми маршрутами, а вдоль них тянулись ряды уличных фонарей. Так изображают тихий провинциальный город-мечту на рождественских открытках. Когда я перешагнула порог, на часах было четыре. В воздухе пахло мясным пирогом.