Устное народное творчество пациентов (сборник) - Наталья Нестерова Страница 10

Инна замолкла, не подобрав слова и разглядев лицо Бориса. Клеймить его безжалостно. Серый от горя, Борис пребывал в состоянии ступора, который прямо ведет к инфаркту сердца, если не заставить человека действовать, не показать ему путь выхода из жизненного тупика. Причем заставить подчас требуется насильно.

– Боря! Смотри на меня!

Он с трудом сфокусировал взгляд на Инне.

– Соберись! – потребовала Инна.

Бесполезно. Борис смотрел на нее, но не видел. Стоит на месте, но кажется – проваливается в черную бездну отчаяния.

Инна размахнулась и влепила Борису пощечину Он дернулся, точно опомнившись. Инна ударила по другой щеке.

– Ты чего руки распускаешь, сдурела?

Возмутился, уже хорошо.

– У нас с тобой варианты, – Инна не обратила внимания на вопрос, – первый: давай поплачем над собственными ошибками, второй: начнем действовать во благо твоей дочери. Честно говоря, я уже нарыдалась. Но если тебе нужно слезу пустить, готова подождать.

– Второй вариант.

– Ты сейчас собираешь в кучку свою мужскую волю и отцовскую любовь. И действуешь. Идешь в больницу. Лечащего врача зовут Колесников Игнат Владимирович. Договариваешься, чтобы Ксюшу положили в отдельную палату вместе со мной. Понял? Если Колесников откажет, а он крепкий орешек, топаешь к главному врачу, подключаешь губернатора, президента России, генерального секретаря ООН, бандитов, киллеров – кого угодно. Ксюшу нельзя оставлять одну. Теория тюремной изоляции больных детей – для статистического большинства госпитализированных малышей, но не для твоей дочери. Ее капризы, ах, я не сразу поняла, – это крик о помощи, а не выкрутасы избалованной девицы. Или не только выкрутасы. Каждому растению требуется вода, но одному капля в месяц, другому – ежедневный полив.

– При чем тут растения?

– Для сравнения, остолоп! Вода – это внимание, опека, выражаясь образно.

– Выражайся конкретно.

– Конкретно: твоей дочери будет очень-очень трудно в больнице, тем более с процедурами… такими анализами… о них я лучше промолчу…

– Ты трещишь безостановочно.

– Намолчалась, напередумывалась, я тут с семи утра, взорвусь, если не выскажусь.

– Валяй.

– Про что я говорила?

– Про растения.

– При чем тут… А, да! Как некоторым цветам нужен постоянный полив, так Ксюше необходимо присутствие человека, который ее опекает.

– Я готов.

– Бросишь работу? – вредно усмехнувшись, спросила Инна. – Двадцать четыре часа будешь находиться в палате с больной девочкой. Кормить ее, переодевать, укладывать спать, терпеть постоянные жалобы?

Борис шумно выдохнул, дернул себя за ухо, беззвучно – губами – выругался, посмотрел на небо, на землю, с силой ударил по валявшейся рядом жестяной банке.

– Буду, если надо.

– Похвально, молодец! – оценила Инна. – Но есть одно маленькое «но».

– Какое?

– Я справлюсь лучше тебя. Конечно, для укрепления контакта вам не помешало бы тесное общение. С другой стороны, ребенок болен, и его психика, физическое состояние…

– Инка, давай без психологии. Какая из меня нянька? Как из тюленя балерина. Что делать? – по-собачьи тряхнул головой Борис, отгоняя морок беспомощности.

Даже не подумал поблагодарить Инну за готовность подставить плечо. Борису было не до галантности.

– Я тебе уже сказала: Колесников, главврач и далее по списку. Шевели мозгами и конечностями.

– А ты?

– А я иду домой, перекусить и собрать вещи. И чтобы к вечеру была палата для нас с Ксюшей! Или ты… какое животное? Кит, выбросившийся на берег помирать. Стыдно здоровому киту на пляже самоубийством кончать. Почему-то постоянно сравниваем себя то с растениями, то с животными. Человеки! Венцы природы.

Из двух недель, которые Инна с Ксюшей пролежали в больнице, половина срока пришлась на каникулы. Но и за первую неделю пропущенных уроков директор музыкальной школы грозился Инну уволить. На ее место имелось много претендентов. В их городе наблюдалось перепроизводство музыкальных кадров. Родители двоих (из пяти) частных учеников отказались от Инниных услуг. Справедливо: Инна вовремя не предупредила, что занятия отменяются.

Но все это были мелочи по сравнению с тем, как споро шла на поправку Ксюша. Ошибившись при первом знакомстве (с больным животиком), Инна более не допускала промашек. Да и сложные психологические головоломки отсутствовали. Ребенок, как в говорят в народе, был недоласканный. Ксюше требовалось тепло – конкретное тепло человека, женщины, которая оберегает. Поэтому Ксюша не сползала поначалу с Инниных коленей, ластилась, напрашивалась на поглаживания, легко засыпала, когда Инна держала на плечах малышки руку. Она, Ксюша, малютка, заваленная в прошлой жизни нарядами, избалованная до крайности, точно нежный цветок в ледяной глазури, оттаивала в Инниных руках. Но и сама Инна получала какую-то энергию, определения которой не существует, если только не сказать, что на этой энергии живет любовь. У них появился свой мирок, со словечками, историями, сказками, мечтами, размышлениями, догадками, шутками, которые были понятны только им двоим.

Если бы не звучало нелепо, то можно было бы заключить, что девушки влюбились: Инна – в Ксюшу, Ксюша – в Инну И это влечение совершенно очевидно помогало Ксюше бороться с болезнью, крайне тяжелой. Гастродуоденит, то есть воспаление желудка и двенадцатиперстной кишки – не легкая простуда. Уколы, горькие лекарства Ксюша принимала смиренно, если рядом находилась тетя Инна.

Положительное влияние Инны признал даже Игнат Владимирович, который поначалу в штыки принял требования «новых русских» об отдельной палате. А девчонки и пацаны, что лежат в отделении, чьи родители не могут губернатору позвонить, они другого сорта? Или их гастриты неопасны?

Борис приезжал в больницу каждый день, звонил по пять раз. Борис и умягчил Игната. Какими-то своими мужскими разговорами в ординаторской во время ночных дежурств Колесникова. Инна подозревала, что в ординаторской они выпивали. На вечернем обходе от Игната Владимировича несло алкоголем, заеденным мятной пастилкой.

– Тебе удалось приручить этого медведя, – признала Инна.

– Отличный мужик, – искренне говорил Борис. – Не подозревал, что такие еще встречаются.

– В других кругах вращаешься.

– Верно. Игнат вселяет надежду в человечество. Только вообрази: здоровый бугай, а ни семьи, ни денег, питается магазинными пельменями, в одних джинсах ходит три года. Одна, но пламенная страсть – лечить детвору. Не переносит вида страдающего ребенка, мне признавался: как жалом в сердце. Пока занозу не вытащит, пока ребенок не поправится, места себе не находит.

– Что тщательно скрывает, выступает этаким суровым командором.