Конец света. Первые итоги - Фредерик Бегбедер Страница 10

Когда однажды утром 2002 года почтальон принес мне домой на улицу Жи-ле-Кёр рукопись романа Лолиты Пий «Хелл», он назывался «Исповедь засранки». Обычно я не читаю рукописей. Если написано хорошо, я от зависти впадаю в депрессию; если написано плохо, я стесняюсь сказать об этом автору. А потом, к чему мне были рукописи? В то время я еще не занимался издательской деятельностью (сейчас я уже не занимаюсь ею), а в качестве критика еле успевал просматривать уже опубликованные романы. Как правило, вместе с рукописью приходит сопроводительное письмо, в котором непонятый гений расхваливает меня на все лады; к сожалению, остальная часть послания менее интересна: сплошные стенания старых куриц, брошенных тремя мужьями подряд; подделки под последние бестселлеры из списка «L’Expressс»; сексуальные фантазии школьных училок… Не завидую я главным редакторам. Лаклаветин описал их изнурительный труд в романе «Первая строка».

Но текст Лолиты Пий задел меня за живое — иначе, пожалуй, и не скажешь. Хлесткий стиль, искрящийся злобой, и изумительно дерзкая манера описывать золотую молодежь западных кварталов Парижа. Она пробудила во мне самые худшие воспоминания: тяжкое похмелье с перепоя, секс без будущего, тусовки со всяким наглым сбродом — сейчас-то я понимаю, чего все это стоило. Но истина заключается в том, что я не смог отбросить рукопись, пока не дочитал ее до последней страницы, хотя, бог свидетель, мне было чем заняться кроме ознакомления с творчеством незнакомой выскочки. Помимо всего прочего 17-летняя авторица не сочла нужным приложить к тексту свою фотку, что однозначно выдавало в ней вопиющее незнание жизненных правил. На следующее утро я позвонил своему издателю и порекомендовал ему напечатать эту паршивку. Так что в публикации романа «Хелл» есть и моя доля вины.

Наверное, мне не следовало бы рассуждать о романе, который в издательство «Grasset» пристроил лично я, поскольку это выглядит не вполне этично. С другой стороны, я ничего на этом не наварил, так почему же не поделиться с другими восторгом, испытанным мною с десяток лет назад? Молодая литература часто пренебрегает лагерем победителей, ничтожеством элит и тоской аристократов: чтобы претендовать на статус серьезного романиста, со времен Гюго полагается писать исключительно об отверженных. «Хелл» повествует о том самом аде, к которому стремятся в мечтах идиоты. «Если даже богатые несчастливы, значит, счастья не существует». Такова ключевая фраза этой бесцеремонной и нахальной соти ^[24], фраза, которая в моем корявом пересказе будет звучать так: если ты папенькина дочка без папеньки, ты не имеешь права на отчаяние; все, что тебе позволено, — быть смешной. Вот почему изредка приходится жалеть и богатых, хоть это и отвратительно. Капиталистическое общество вынуждено лгать, и нелишне напомнить, что деньги делают несчастными всех, в том числе и тех, у кого их навалом. Лолита Пий фыркала от нетерпения перед пантеоном мерзопакостных буржуазных рож — Фицджеральдом, Саган, Эллисом… Никого из них она не читала, но сочинила роман о том, как избалованная девица, тусуясь со всякими вертопрахами и потаскухами, влюбляется и делает аборт; она намеренно марается в грязи, лишь бы ощутить, что она существует, лишь бы добраться до глубин, недостижимых в клубе «Планш» (улица Колизэ). Ей просто хочется понять, почему она жертвует жизнью ради ночи, почему все ее приятели такие дебилы, почему ей плохо и она чувствует себя одинокой и к тому же последней дурой, залетевшей от обкуренного козла. В конце концов она решила над всем этим посмеяться — пусть задергаются. Ей повезло: чтобы столь гнусная история получилась удобоваримой, требуется бездна таланта. Не это ли кое-кто называет «энергией отчаяния»? Мне кажется, «Хелл» — как раз нечто обратное: это притча об утрате доверия к себе, о поколении, разрушенном иронией.