Биоген - Давид Ланди Страница 10

Да-да, я стал пророчить в шесть лет! Кто раньше?

Другой очкарик, разинув рот, даже не пытался слизнуть соплю, свисающую с верхней губы и стелющуюся по полу искрящимся бирюзовым ручейком в направлении кухонной двери.

Мульт: Вот ведь, Ханс Кристианович, умеет завораживать ребятишек!

Двуглазые пацаны выглядели не лучше своих четырехглазых одногруппников. Я даже не стал их разглядывать. Мое внимание привлекли косички русого, черного, блонди и одна – рыжего цвета. Эти рыжие волосы были, конечно, не такими толстыми и густыми, как у Ленки с нашего двора, чей папа и зимой, и летом в одних трусах выходил по утрам на балкон и начинал делать зарядку: «Вдох глубокий, руки шире, не спешите, три-четыре» [58]. А потом перемахивал через ограждение балкона и подтягивался, сдувая с носа снежинки (если на улице была зима) и слизывая с носа капли (если шел дождь), прежде чем совершить то, чего я ожидал от него каждое утро.

Дело в том, что от подиума балкона, находящегося на третьем этаже, до того места, куда Ленкин папа должен был шлепнуться (когда-нибудь, по моим представлениям), простиралась пустота. Пустота пустотная, пустынная и пустотелая. Такая, как в голове студентов во время изучения аксиомы пустого множества [59]. Интрига заключалась в том, что под тренажером балкона зияла пасть западной арки нашего дома – нашего дома из-под балкона. Поэтому упасть он мог не в пасть, а кому-нибудь на голову или в сумку.

Увы, конфабуляция здесь неуместна. Ленкин папа оказался крепким орешком.

Теперь о воспитательнице, читавшей сказку.

Это была пожилая дама (лет тридцати), раздобревшая в мягком кресле на пряничных обедах и длинных небылицах, выворачивающих наизнанку не только действительность, но и детский формирующийся мозг. Ее русые волосы, собранные на затылке в кулю, не меняли общий вид в лучшую сторону. Крепдешиновое коричневое платье только подчеркивало лишние килограммы тела, наросшие в том самом месте, где и по женской, и мужской соматической конституции находятся «попины уши» – если диалог происходит в присутствии детей, и «жопины» – если беседуют без них.

Все понятно, сделал вывод Давид, осмотрев новое место жительства. Даже не придется отстаивать лидерство. Оно лежит прямо под ковриком у дверей. Но в тот самый момент, когда воспитательница, прервав монолог, подняла на меня глаза, привлекая общее внимание зрителей, повернулась она… Оо-нааа…

Вас когда-нибудь било током в руку?.. А в голову? Меня тоже Господь миловал до шести лет. Но это… Это – онааа…

Это было похоже на вспышку, добытую с помощью отвертки нашим соседом по квартире дядей Сашей.

Однажды Шурик (так звала его мама) полез своими корявыми пальцами в электрический счетчик. И после того как он сунул туда инструмент (вежливо предложенный мной), ящик ругнулся в него фейерверком голубоватых огней и зеленоватых искр с такой силой, что дядя Шура оказался на полу раньше, чем я успел ойкнуть. А все произошло из-за того, что вместо дяди Сашиной отвертки с деревянной ручкой, выточенной на слесарном станке, я подал ему бабушкину заготовку – с железной рукояткой у основания. Железная рукоятка проводит ток в любое человеческое туловище. Даже в тело такого принужденного обстоятельствами холостяка, коим являлся, на мой взгляд, наш сосед, проживавший в третьей комнатушке коммунальной квартиры по улице Советской, 20, вместе со своей матерью, сухой, молчаливой старухой, готовившей на завтрак, обед и ужин яичницу с салом, предварительно так старательно обжаривая белые жирные кусочки свинины (до угольно-чугунного-пепельного цвета), что несколько раз соседи с верхних этажей пытались вызвать пожарку, заметив клубы дыма, валившие из форточки на кухне, которую распахивала мама Дэйва, выбегая в ужасе из нашей комнаты, когда закипала стряпня.

Фух, кювет преодолен! Возвращаемся в садик.

Ия взглянула на меня… Наши глаза встретились… И я погрузился в них, как в бездну Челленджера [60], ощутив себя на дне ее голубых впадин маленькой, эфемерной фораминиферой [61]. Не буду описывать, сколько времени длилось это мгновение, наверняка вы читали об этом у других авторов. Скажу одно: глаза ей были даны не только для того, чтобы обладать способностью воспринимать электромагнитное излучение в световом диапазоне длин волн и обеспечивать функцию зрения… Все было значительно определенней. И она это прекрасно понимала. Понимала уже в шесть лет!

Выдержав пару секунд, Ия отвернулась, закончив сеанс гипноза, применяемого ею, по-видимому, для знакомства со всеми мальчишками (кроме соплежуев и очкариков), и продолжила полет фантазии. Она отвернулась, будучи уверенной, что, если теперь ей захочется поиграть со щенком, она просто скажет мне: «Лай!» – и я буду лаять, лизать ей руки и вилять шортами, изображая хвост на попе и шерсть на загривке. Все что угодно – только бы погладила! Это было новое для меня чувство, и я еще не знал, как с ним бороться.

Наставница позвала Давидика в круг и представила группе. Мальчики покорно опустили глаза, признав лидерство новичка, а девочки засюсюкали что-то девчачье. Но Ия… Она даже не повернула головы! Не взглянула! Не заметила молодого человека с характерными чертами красивого лица на ушастой (как у ежика) голове и с тонкой (как у страуса) шеей!

Шеей, на которой спустя годы будут сидеть три обанкротившихся друга, собака бернский зенненхунд (вес пятьдесят килограммов), кот рыжий (три килограмма), кошка трехцветная, пятнистая (ежегодный приплод от трех до пяти котят), рыбки кои – десять штук (приплод тридцать восемь мальков в месяц), три десятка прибывающих в гости друзей и забулдыги с нашего хутора, коим я не могу отказать в милости по выходным дням.

Чуть шевельнув прелестной головкой, красавица стряхнула надоедливых альпинистов, начавших очередное восхождение на вершину ее успеха и уставилась своим воображаемым иллюзорно-муреновым взглядом в окно.

О, Сизифов труд, прекраснейший на этом поприще!

Через неделю я обязал мальчишку, лежащего рядом с кроватью Ии, меняться со мной местами (после того как она засыпала) получая, таким образом, возможность любоваться моей возлюбленной практически в упор. Здесь, в тишине детсадовского послеобеденного покоя, я ложился на левый бочок и наслаждался обликом прекрасной морали [62], пока она мирно посапывала, находясь в это время совсем в другом измерении. Ее темно-русые волнистые волосы создавали неповторимые узоры на белоснежной детсадовской наволочке. Они манили меня волшебством беспокойных линий, переплетением синусоид, и однажды, потеряв голову, я протянул руку и прикоснулся к ним. Ия открыла глаза, озарив комнату призрачным мерцанием голубых гигантов, и тут же закрыла их, погрузившись в глубокий сон. Это чудесное пробуждение с последующим погружением в царство Гипноса возымели на меня такое сильное действие, что я еле сдержался, чтобы не перелечь к ней в постель. Я лежал, открыв рот, и все смотрел, смотрел, смотрел, пока не вырубился сам. Когда я очнулся, фиалка сидела на кровати и, насмешливо посматривая на меня искрящимися зрачками, надевала прелестное розовое платьице. Я мгновенно все понял! Все! Все-все было подстроено! Она развела меня, наслаждаясь властью собственной красоты! Она не спала в то мгновение! Она знала, что я лежу рядом и любуюсь ею! Она все это под-стро-и-ла! Притворилась! Надурила! Облапошила! Обворожила! Околдовала! Сжульничала!