Это Вам для брошюры, господин Бахманн! - Карл-Йоганн Вальгрен Страница 10

Как-то раз, написал я Бахманну, я, ничего дурного не подозревая, включил один из двух государственных ТВ-каналов и увидел, как один ведущий интервьюирует другого ведущего – дескать, как тому удается делать такие замечательные ток-шоу. Оба были одинаково омерзительны, и я, из чистой брезгливости, переключил телевизор на другой государственный канал. И что я там увидел, Бахманн? Тех же самых омерзительных ведущих, только они поменялись ролями – тот, кто был гостем на первом канале, здесь выступал как ведущий и в свою очередь расспрашивал своего омерзительного коллегу, как ему удается делать такие замечательные ток-шоу. Значит, одно из этих кретинских интервью было записано заранее, написал я в письме к Бахманну, другого объяснения я найти не могу.

И это только один пример, написал я Бахманну. Что происходит на так называемых частных каналах, я даже не хочу говорить. Достаточно раздобыть пару старых садовых стульев, искусственную пальму, корейскую видеокамеру из самых дешевых и пригласить того или иного безмозглого поп-музыканта или модель – и после этого можете считать себя миллионером, а репутация крупной и необычной личности вам обеспечена.

В лучшее эфирное время подростки играют в викторину для имбецилов, там тоже есть так называемые ток-шоу, специализирующиеся, скажем, на садомазохизме. Я ничего не имею против садомазохизма, написал я Бахманну, если он представлен на уровне, ну, по крайней мере человекообразной обезьяны, шимпанзе или орангутана, но на этих частных каналах как у ведущих, так и у гостей, как у садомазохистов, так и у несадомазохистов интеллект, как у беспозвоночных тварей, как у амеб, я даже не понимаю, что они говорят, написал я Бахманну, они хрюкают и мычат, иногда, впрочем, начинают скулить. Как вам вообще в голову пришло создать брошюру о стране, где у молодежи нет высшей цели, чем стать бульварным хроникером или ведущим ток-шоу, государственного или частного, с садомазохистами или без садомазохистов, и интервьюировать ведущих других, но не менее убогих ток-шоу, и под хрюканье, мычание и скулеж стаскивать человечество на уровень в лучшем случае обезьян?

Нет, определенно, ваш проект кажется мне подозрительным, написал я Бахманну. Охотнее всего я бы забыл те градусы северной широты, о которых идет речь, поменял бы паспорт, национальность, цвет волос, имя, фамилию, язык, память, историю, хромосомы и генеалогическое древо… но это, кажется, невозможно. Как писатель, я целиком завишу от единственного языка, которым овладел в совершенстве, – к моему ужасу и сожалению, это именно так, прибавил я, мое положение можно сравнить с положением бедняги, родившегося в чужом теле, с положением трансвестита. Я и в самом деле ненавижу этот народ – ну почему я не родился намибийцем, англичанином или малайцем? И, положа руку на сердце, Бахманн, мне совершенно непонятен весь этот ваш проект с брошюрой. Вы же должны понимать, что, публикуя эту брошюру, сознательно или бессознательно, вы превращаете меня в глашатая этого народа, этого чемпиона мира по пошлости… поверьте, Бахманн, вы совершаете очень серьезную ошибку.

Написав последнюю фразу, я вынужден был отложить ручку и сделать несколько глубоких вдохов – до такой степени меня переполняла ненависть. Прошло несколько минут, прежде чем я заставил себя вновь взяться за перо – на этот раз с рюмочкой анисового ликера в качестве утешения.

Давайте вернемся ненадолго к этому писателю, вернее, писательнице, о которой только что шла речь, написал я, к этому новоявленному виртуозу прозаического жанра, к этой юной женщине, чья первая книга уже считается первоочередным культурным событием в моем так называемом отечестве, то есть вы помните, Бахманн, речь идет об авторе сборника бульварных хроник; возвращаясь к этой несомненно симпатичной и веселой девушке, которая наверняка ничего дурного не имела в виду, когда создавала свой шедевр, она хотела всего лишь собрать свои скромные бульварные хроники в один том – и наверняка безмерно удивилась, когда на страницах так называемых культурных отделов газет моей страны ее объявили чуть ли не гением, наверняка она презрительно ухмыльнулась, получив еще одно доказательство бездонной духовной нищеты и бездушия так называемого общества, а что же это еще, как не духовная нищета и бездушие, когда собрание бульварных хроник объявляют литературным шедевром; итак, возвращаясь к этой писательнице, я хочу со всей возможной настойчивостью подчеркнуть – то, что она неожиданно оказалась женщиной, всего лишь случайность. И это глубоко несправедливо – указывать пальцем именно на женщину как на пример ошеломляюще низкого уровня литературы в моей стране, потому что среди мужчин дело обстоит не лучше; более того, среди мужчин дело обстоит во много раз хуже, если такое вообще можно себе представить.

За последние несколько десятилетий самым большим успехом в стране, о которой вы собираетесь делать свою брошюру, самым большим и шумным успехом пользуются книги некоего писателя, вернее сказать, пародии на писателя, а еще вернее – пародии на человека. В самых тяжких ночных кошмарах вы не можете представить себе этого тошнотворного типа – его личные мерзость, убожество, скудоумие и безвкусие превосходят даже содержание его книг. Это непостижимо безвкусные книги, написал я Бахманну, это эссенция человеческой низости в твердом переплете – я читал эти книги, Бахманн, как и сборник бульварных хроник, исключительно в профилактических целях, это была своего рода вакцинация против бездушия, против безумия, чтобы, так сказать, лучше узнать врага, и поверьте мне, Бахманн, эти книги – эссенция низости и подлости, эссенция, я бы даже сказал, эпохальная в своем презрении к культуре, начиненная отвратительнейшими предрассудками; эти книги канонизируют низость как главнейшее достоинство нации, написал я Бахманну, и рука моя дрожала, пока я писал эти слова, – они канонизируют низость и подлость как редкую доблесть страны, о которой вы собираетесь издавать свою брошюру и волей неволей делать ей рекламу; в той стране эти книги побили все рекорды продаж! – и ничего в этом странного нет, добавил я, потому что здесь речь идет о массовой и тотальной идентификации писателя и народа.

Вся нация объединилась вокруг этих книг, весь народ в своей экстатической приверженности к умопомрачительному безвкусию этой так называемой литературы признал вышеупомянутого так называемого писателя чуть ли не национальным скальдом. Можно только удивляться, почему он не достиг такого же статуса ни в одной стране, обозначенной на глобусе. Это прямо загадка – почему он не известен ни, скажем, в Китае, ни на Берегу Слоновой Кости, ни в США. В моей-то стране все убеждены, что на их широтах родилась звезда мировой величины, сверхписатель и сверхчеловек, чье мастерство вобрало в себя и Песнь Песней и последние достижения постмодернизма, сверхписатель и сверхчеловек, объединивший в своем творчестве все шедевры мировой литературы и, впитав таким образом все лучшее, создавший нечто, что можно назвать «сливками сливок». О нем пишут диссертации, по его книгам снимают фильмы с самыми известными актерами страны. Все это обсуждается в печати с такой страстью, как будто речь идет о вторжении марсиан. Его романы публикуют в газетах, подхватывают каждый выплюнутый его вонючим принтером исписанный листок; всю эту мерзость люди получают прямо на развороте утренней газеты или в кретинских приложениях чуть ли не каждый день, потому что отсутствие таланта этот субъект восполняет невероятной плодовитостью, – и они читают все это, Бахманн! Они читают всю эту пакость, подумайте только, на тех градусах северной широты, о которых идет речь… они читают всю эту пакость, онемев от восхищения, обезумев от экстаза, – каждую страницу, каждую строчку, которую выплевывает его вонючий принтер… это непередаваемый, глобальный идиотизм, эту страну следует стереть с лица земли!