Замок Арголь - Жюльен Грак Страница 10

Между тем не успел он сделать несколько шагов по газону, как один из слуг замка молча вышел навстречу ему. Фигура этого бретонца, поступь которого по немыслимо гладко подстриженной лужайке невольно была облечена в своеобразное величие, казалась сурово неподвижной. С почтением поклонился он Альберу и двинулся впереди него по направлению к замку.

И тогда Альбер заметил, что необычное внутреннее устройство, которое вид фасада подсказывал воображению, [49]не опровергалось внутренним расположением комнат. Посетитель попадал сначала в высокую сводчатую залу с полукруглой аркой, пространство которой было организовано тремя рядами пилястров. Шедшее от низких, видимых на фасаде бойниц боковое освещение, которое уходящее солнце делало зримым в длинных, горизонтальных полосках танцующей золотистой пыли, образовывало вместе с белыми колоннами светящуюся в высоких сводах сеть, нереальная и изменчивая игра которой не позволяла глазу охватить истинную глубину пространства. В этой зале нельзя было обнаружить никакой мебели, но повсюду пышные меха и обитые азиатским шелком подушки, наваленные возле стен и оголенных пилястров, говорили о причудливой роскоши, создавая ощущение одновременно обилия и небрежности: словно то был ночной бивуак Золотой Орды в белом византийском храме. [50]Из залы шли низкие и неизменно извилистые коридоры, разрезаемые крутыми лестницами и рампами, изобиловавшие сокровенными уголками и поворотами, которые словно прожилки проходили сквозь гигантский корабль замка, представлявшего собой, таким образом, картину трехмерного лабиринта. Большая часть комнат, казалось, была лишена конкретного предназначения: столы эбенового дерева, диваны, обитые темной кожей, роскошные гобелены были разбросаны повсюду, по всей видимости, без всякого определенного плана. Мебель поражала своей постоянной готовностью к употреблению. Длинная и низкая столовая была облицована плитами из красной меди с врезанными в них четырехугольными хрустальными зеркалами; другая массивная медная плита служила столом, большие охапки тускло-красных цветов сверкали на голых стенах. Желтые лучи уходящего солнца, касаясь на мгновение брони кровавого металла, извлекали из него мощную гармонию: цветочные массы матово-красного цвета казались на ней чуть ли не глыбами тьмы, эмблемами торжественной и гордой меланхолии. Между тем тяжелые всполохи прокрадывались на эти стены с появлением облаков, мутные и липкие лужицы густого света появлялись на столе, на нежной оправе зеркал, и блеск этого жесткого металла, этих враждебных стен заставлял душу сокрыться внутри самой себя и словно превращал мысль в пламя, жгучее, острое и пронизывающее, словно стальное лезвие. Альбер прошел тогда в большую залу, и здесь ему стоило большого труда сдержать свое удивление. Эта зала была гораздо более просторной, чем другие комнаты замка. В особенности ее высота была по крайней мере в три раза больше высоты остальных комнат: ее потолок, кажется, образовывала верхняя терраса замка, и комната имела вид гигантского колодца, пронизывающего сверху донизу все здание. Мебель залы, совершенно раздавленная высотой, казалась присевшей на корточки на полу; то были белые и серые, наваленные друг на друга меховые шкуры, образующие низенькие диваны, эбеновые и перламутровые столы, изящные резные вещи бретонского дуба, низкие и глубокие, обтянутые гобеленом кресла с набросанными на них подушками светло — желтого цвета, такого яркого, что от них исходил словно фосфоресцирующий свет, о котором могут дать представление лишь некоторые картины Гогена. [51]

Прямоугольные шпалеры тусклых тонов неполностью покрывали белые каменные стены. Но в по-настоящему неповторимое чудо превращало эту залу ее освещение. Горизонтальные бойницы пропускали здесь сплошные световые панно, которые разделяли высоту залы движущимися перегородками нематериальной субстанции и почти полностью скрывали потолок залы с неровными стропилами, образуемый несущей конструкцией здания; через щели между ними узкие лужицы света, проникая сквозь застекленную крышу, падали с высоты, достигая до самого пола. Стрельчатые окна, вырезанные в толстой стене, в свою очередь, делили залу своими вертикальными и четкими, излучавшими резкий свет плоскостями, образовывая в остальном пространстве комнаты зоны прохладной тени, где глаз отдыхал на неизбывно матовой поверхности. Внизу окна были затянуты светлой шелковой тканью со сложным узором: их рассеянный, сине-зеленый, нежнейшей желтизны свет будто исторгался из морской глубины и затоплял равномерной теплой пеленой нижние части залы, которые казались наполненными светящимся, плотным и вместе с тем прозрачным осадком, в то время как несколькими футами выше вольные лучи солнца играли в пространстве небесной высоты. Эти наслоения, делавшие все световые планы одинаково чувствительными для глаза, контраст между прихотливой роскошью, что демонстрировала себя на полу комнаты в смягченно-рассеянном свете, и грубого потолка, где во всей своей мощи одна хозяйничала магия дня, воспламеняли душу, доводя ее до некоего радостного бреда, проникшего в сердце Альбера, когда быстрым шагом он устремился к ведущей в башенку лестнице полированного дерева, скрипящей и звучной, как корпус корабля.

Там, где лестница выходила на террасу замка, как на мостик большого затянутого в зыбь судна, все великолепие солнца, лучами которого до сих пор прихотливо играли одни лишь медные плиты, узкие стрельчатые окна да массивные обитые шелком стены, развернулось во всей своей необузданной мощи. Дыхание словно перехватывало мощным потоком свежего воздуха, который сдувал с террасы и наклонял росшие двумястами футами ниже деревья, похожие на разлившееся море. Растрепавшиеся наверху складки шелковых стягов, шелест которых, похожий на звук надутых ветром парусов, послышался неожиданно где-то совсем близко, отбрасывали повсюду танцующие тени, и глаза сильно слепило от солнечного света, распыленного на белых камнях. Между тем феерия солнца распространилась по всему небу, захватив также и одинокую линию горизонта. На севере, где скалистый отрог заканчивался резкими обрывами, желтые и гладкие ланды разрезались прихотливыми изгибами долины, поросшей, как можно было догадаться, вплоть до самых границ деревьями; словно суровое дыхание Океана безжалостно обрезало все ветви, выходившие за пределы единообразного пространства плато. На расстоянии, казавшемся глазу бесконечным, долина, расширяясь, прорезала задний склон скалы, обозначившей горизонт, и в этом треугольном вырезе можно было рассмотреть подрубленную пеной и окантованную белыми пустынными песчаными берегами небольшую морскую бухту. Море, в котором не видно было ни одного паруса, поражало своей полной неподвижностью: можно подумать, то был живописный темно-синего цвета мазок. За этим заливом низкая цепь гор, которую Альбер видел еще с дороги, закрывала скалы; здесь начинался холмистый пейзаж с формами суровыми и оголенными, в котором по-прежнему полностью отсутствовали деревья. Огромные сероватого оттенка болота виднелись у подножия последних склонов, доходя до восточного горизонта.