Американский пирог - Майкл Ли Уэст Страница 10

— У меня тут какое-то странное ощущение.

— Не иначе как отравилась, — предположила она. Теперь она натягивала второй башмак, покрякивая от натуги. — Говорила я тебе: тот майонез был с душком. Но куда там! Ведь ты вбила себе в голову, что хочешь куриного салатика.

В полутемной спальне ее глаза казались совсем желтыми, того же оттенка, что у моей сестры, которая умерла в Техасе в прошлом августе. Хэтти была помягче, хотя и не желала ехать в гости, утверждая, что Теннесси находится «почти на самом севере». И с места не желала двинуться. Между прочим, это она сочинила поговорку: «Если уж жизнь подсовывает тебе кислые лимоны, делай лимонад!», но кто-то из туристов подслушал и украл ее. «Надеюсь, она принесла ему счастье», — благодушно твердила Хэтти, а я так просто кипела от злости. Вот всегда так в жизни — стоит придумать что-то стоящее, и у тебя его тут же крадут. Словно и не твоя это придумка.

Элинор походила на Хэтти не только глазами: путешествовать она тоже не любила. Кое-кто назовет ее домоседкой, а по мне, она просто дикарка. Но стоит ей об этом сказать, она тут же устраивает посиделки для моих подружек-вдовушек. Стол так и ломится от десертов: слоеный кокосовый торт, заварное печенье, крошечные пирожки с лимоном и всякие милые пустячки вроде соломки с сыром. Пару лет назад она торговала косметикой «Эйвон», и даже довольно бойко, но потом ей надоело таскаться из дома в дом. Из нее бы вышла отличная жена, да только где ей кого-нибудь встретить?! У бедняжки ведь ни дружков, ни подруг, — только мы с Джо-Нелл да мои вдовушки. Поначалу я думала, что дело в ее робости, но потом смекнула, что все куда серьезнее. Она ведь крупненькая, ростом под шесть футов, причем вымахала такой уже к пятнадцати годкам. Но вместо того чтоб распрямиться во весь рост, она все горбилась да сутулилась. Мы с Руфи купили ей корсет с биркой «Крепкое хозяйство», но Элинор отказалась его носить. Постепенно и душа у ней как-то сгорбилась, словно у душ тоже бывает плохо с осанкой. Веселеет она только среди старушек, которые ее просто обожают.

Я все пытаюсь выставить ее из дома. Обвожу кружками всякие объявления в газетах вроде «Встречи юных сторонников демократической партии» или «Уроки танцев на центральной площади». А она знай себе твердит: «Меня это не интересует». «Но Элинор, — талдычу я ей, — в жизни есть кое-что получше, чем ветхий дом, старая закусочная да компания горьких вдовиц». «Моя жизнь меня вполне устраивает», — отвечает она, а затем начинает хмуриться. Во многом это вина сериалов. Слишком уж часто она смотрит «Озеро Рики» и «Мауру» (и так еще наладила, чтоб магнитофон сам записывал те серии, что она пропустила, работая в закусочной). Ну а в остальном виноват только злой рок. Ко всему прочему Элинор вдруг выдумала, что волна преступности движется прямиком на Таллулу, и даже завела специальный альбом, чтоб это доказывать. Она приносила мне статью, где пишут, что всякие зверства случаются в Америке каждые тридцать секунд. «А убийцы, как правило, мужчины», — сказала она. Она не доверяет даже старому доброму брату Стоуи, баптистскому проповеднику, чей портрет висит у нас в ванной. «Сними его, — все умоляет она, — он словно следит за мной. Не желаю я мыться под чьим-то взглядом». Я посоветовалась с Джо-Нелл, но эта-то не против: «Да плевать, мужики и так всегда глазеют на мою задницу». Вот я и не стала его убирать. И совсем даже он не мешает, наоборот, я с радостью чувствую, что уж в его-то святом присутствии я нипочем не поскользнусь. А Элинор я ответила: «Раз уж ты его стыдишься, можешь занавесить портрет туалетной бумагой». «Но кто посмотрит тебе в правую булку твою, обрати к нему и другую!» — крикнула Джо-Нелл и прямо покатилась со смеху, но, по-моему, Элинор эта шутка не понравилась.

Когда мы добрались до центральной больницы, у большого пандуса в форме подковы стояли полицейские машины. Двое офицеров слонялись туда-сюда, но ни один из них не подошел к нам и не представился Хойтом Калхауном. В больнице, глядя на указатели, мы нашли-таки зал ожидания, где с потолка свисал телевизор, а выстроенные рядами кресла были обиты той же колючей шотландкой, что и в кинотеатре. В зале было пусто. Двустворчатые двери вели из него в какую-то комнату, а над ними висела табличка с надписью: «Только для сотрудников скорой помощи». Мы с Элинор были совсем одни; я даже немного огорчилась, что в Таллуле никто не заболевает по ночам.

Элинор уселась поудобнее и принялась перелистывать старые журналы. Я села неподалеку и уставилась в телевизор, где шел выпуск новостей на канале Си-эн-эн.

— Нет, не могу я тут сидеть. — Элинор встала. — Я должна знать, что происходит.

Я ничего не ответила. На своем веку я побывала во многих больницах, в том числе и в этой, и теперь кое-что знаю о них. Все медсестры обожают командовать и держать нас в неведении. Когда моя сестра Хэтти лежала при смерти в Техасе, они расхаживали туда-сюда, словно командующие парадом: время есть, время купаться, время ехать на рентген. Единственное, что они пропустили, был смертный час моей Хэтти.

Элинор поплелась к дверям и нажала на красную кнопку, над которой значилось: «Осторожно! Механические двери». Что-то зашипело, и двери распахнулись. От неожиданности она отпрянула, а затем двинулась внутрь. При этом она так ссутулилась, словно тащила целый рюкзак с кастрюлями. Уж не знаю, откуда в ней эта робость — от Прэев или от Мак-Брумов, — но вот ростом-то она в моего Амоса. В нем было без малого шесть футов.

Минуты три спустя двери снова распахнулись и в зал влетела Элинор. Ее желтые глаза сверкали.

— Видать, плохи дела, — объявила она. — Народ снует туда-сюда, подвозит какие-то жуткие аппараты. Меня мигом выставили и при этом ничегошеньки не рассказали.

— Джо-Нелл ты хоть видела?

— Нет, хотя, поверь мне, изо всех сил старалась. Эти нахалки медсестры еще спросили, близкая ли я родственница. «Куда уж ближе, чем родная сестра?!» — сказала я им. — От волнения она покусывала ноготь. — Тоже мне! Неужто незаметно, как мы похожи?! Но меня все равно выгнали.

Бедняжка Элинор — вся сгорбленная, как миссис Бейли из дома престарелых. Говорят, это от нехватки кальция в костях, но я-то знаю, что недостаток молока тут ни при чем. Все началось с того, что она уже в детстве была страшненькой, а потом ее просто доконала смерть родителей. И разумеется, красота младших сестер только подливала масла в огонь. Джо-Нелл у нас прирожденная кокетка, а Фредди — большая умница. И, как всякая умная девочка, поскорее перебралась в места получше. А мне от моей внученьки остался только адрес с калифорнийским индексом. Сама-то я в жизни не видала никаких китов, но все же отлично понимаю ее: мне тоже нравится все большое. Моя заветная мечта — вернуться в Техас. Там осталась история моей жизни, мои радости и мои горести.

Да только жить надо там, где ты нужен. Нужно шевелиться. Вставать с петухами, варить кофе, поливать фиалки, печь пироги с черносливом, смотреть вечерние новости и ложиться спать. Говорят, жизнь — цепкая штучка. Как-то в семидесятые годы девочки починили наш парник, и у Фредди там прижился сухой черенок без единого корня. Что-то из бромелиевых. Потом она же мне рассказывала, как в Египте нашли зерна пшеницы, пролежавшие в песках тысячи лет. Кто-то их посеял, и — что бы вы думали? — они дали всходы. А Дэн Рэзер говорит, что, возможно, и на Марсе есть жизнь, на этих мерзлых камнях. Я знаю, что и слабейший на вид, будь то пшеничное зерно или человек, может оказаться сильным. Главное, чтобы условия были подходящие.