Амрита - Банана Есимото Страница 10

Следующим пришло воспоминание о сестре.

Я не могла вспомнить ее имя, но стоило мне подумать о том, что у меня когда-то была сестра, как перед моими глазами возник образ очень красивой женщины. Эта красота ошеломляла, и я даже заподозрила, что на сей раз дело в моем разыгравшемся воображении. Но потом я поняла, что это на самом деле Маю. Я видела ее со спины – как будто она разбирала вещи, которые остались после ее смерти.

Как-то раз, когда я еще жила одна, я позвонила домой после очередной любовной неудачи и неожиданно для себя расплакалась прямо в трубку. Мама тогда сказала: «Плохи дела. Наша Сакуми плачет». Я почти никогда не плакала…

Я еще раз взглянула на женщину, сидевшую рядом. Сомнений быть не могло – это моя мама… Надо с ней понежнее. Нельзя делать ей больно.

Последнее предложение я медленно повторила про себя несколько раз, как мантру.

У мамы под глазами были черные круги. Наверное, она думала, что я до сих пор не отошла от наркоза. Когда ее взволнованный взгляд встретился с моим, мутным и непонимающим, в ее глазах блеснули слезы. Слезы радости…

Кажется, теперь понятно. Все зависит от подхода. Ну что ж, на сегодня это первое озарение, дальше пока придется идти на ощупь. Другого выбора нет, но я готова к этому испытанию.

– Мама, – позвала я.

В ответ мама кивнула. В ее кивке была и радость, и нежность – чувства эти шли от самого сердца. Потом она улыбнулась. Улыбнулась, хотя я произнесла теплое слово «мама» – первое слово, которое мы узнаем, едва появившись на свет, – так, будто я не родная дочь, а нелюбимый зятек. Голова у меня заболела еще сильнее. Мне казалось, что понятие «мать» вдруг превратилось в концентрированный густой сироп, который медленно, капля за каплей, проникает в мой мозг, вызывая невыносимую боль. Кроме того, при звуке этого слова чуть ниже моего левого легкого шевельнулся горячий комок. «Что это?» – подумала я.

Теперь, когда я смогла открыть глаза, я увидела за окном залитой полуденным солнцем больничной палаты пронзительно – голубое небо. Это небо было таким же чистым, как моя память.

Впрочем, очень скоро память начала возвращаться – так одна за другой проступают строки письма, написанного секретными чернилами. Однако стеклянная преграда, возникшая между мной «до» и мной «после», хоть и должна быть идеально прозрачной, отчего-то запотела, совсем как циферблат наручных часов, попавших под дождь. Капли влаги не хотели испаряться. Ну и пусть. Не очень-то они мне и мешают.

… На следующий день, вернувшись с дневной работы, я с радостным воодушевлением постучалась в комнату брата. Мне понравилась идея разговора по душам, да к тому же и тема для разговора была интересная.

– Войдите, – раздался из-за двери голос Ёшио.

Когда я вошла, брат, сгорбившись, сидел за столом. Заглянув через плечо, я увидела несколько тетрадных листов, исписанных убористым почерком.

– Ты серьезно решил стать писателем? – спросила я.

– Ага, – он неохотно кивнул.

– Что-то вроде Джиро Акагавы [7]? – Я знала, что брат совсем недавно взахлеб читал его книги.

– Нет. Что-то вроде Акутагавы, если получится, – сказал он с очень серьезным видом.

«Что же его так зацепило?» – подумала я, почувствовав в брате то же самое, что чувствовала и в себе – какой-то новый штрих, что-то, чего не было раньше.

– А как насчет Рюичиро, который дружил с нашей Маю? Или, по-твоему, это не достаточно серьезная литература?

Рюичиро нельзя было назвать плодовитым, но других знакомых писателей у нас не было.

– Нет, почему, я его очень уважаю. Я думаю, он настоящий писатель.

Рюичиро. Я сразу вспомнила его суперабстрактный и, на мой взгляд, чрезвычайно трудный для восприятия роман.

– Ты хочешь сказать, что прочитал его книгу и все понял?

– Конечно, не все. Но общее впечатление – очень хорошее. Понимаешь, его книга… она пахнет счастьем.

– Ну-у… – Мне было трудно согласиться с братом. Я считала эту книгу мрачной и никогда не могла до конца понять, о чем она.

– Этот роман как улыбка нашей Маю, – добавил брат после непродолжительного молчания.

А, ну тогда все ясно… Я кивнула.

Совершенная, независимая красота, выполняющая какую-то сложную, комплексную функцию. Она непостижимым образом включает в себя все. И именно поэтому вызывает в людях такую невероятную грусть. Она естественна и откровенна, в ней чувствуется сладкая нега, тонкий аромат…

Я так любила улыбку своей младшей сестры.

Даже теперь я иногда вижу ее во сне.

Я хотела бы снова встретить эту улыбку. Только улыбку – этого мне достаточно.

– Ну что же, желаю тебе написать хорошую книжку. Дашь почитать, когда напишешь?

– Дам. – Ёшио кивнул. В этот момент у него было очень взрослое лицо.

– Извини, что я к тебе пристаю… Мне просто очень хочется, чтобы ты научился жить достойно и со вкусом. Понимаешь? Если у человека нет чувства прекрасного, и он ведет себя как скотина, его не спасет даже то, что он пишет отличные книги. Но если ты сумеешь развить в себе вкус, если ты станешь красивым не только снаружи, но и внутри, да к тому же еще напишешь хороший роман… Это будет просто замечательно!

– Я постараюсь.

– Слушай, а что случилось – то? Ты вдруг рассказы писать начал, как взрослый прямо. Не расскажешь по секрету? Обещаю, что мама ничего не узнает.

– У меня просто в голове как будто что-то повернулось, – ответил мне брат.

Я говорила отчасти в шутку, но Ёшио, кажется, не шутил. по-крайней мере, лицо у него было очень серьезное.

– В каком смысле?

– Ко мне во сне пришел, может, Бог, а может, и человек – не знаю, но он прямо весь светился. И он мне кое – что сказал. После этого у меня в голове все стало по-другому. Я думаю, думаю, думаю и никак не могу остановиться. Вот мы, люди, живем, едим каждый день, в туалет ходим. У нас волосы растут. Без конца, понимаешь? Но мы существуем только здесь и сейчас. Только в эту самую секунду. Так почему же мы все время вспоминаем о прошлом? Почему беспокоимся о будущем? Я не могу этого понять и все время об этом думаю. Вот я и решил: чтобы разобраться, нужно все свои мысли записывать. У меня такое ощущение, что если я начну писать рассказы о других людях, то, в конце концов по-настоящему пойму, что происходит со мной.

Эта речь произвела на меня очень сильное впечатление.

– Все ясно. Я буду тебе помогать, чем смогу. А ты помоги мне, ладно? У меня есть одна мечта. Желание, которое я загадала в тот день, когда ты родился. Было утро, шел снег, и я подумала, что было бы здорово лет через пятнадцать – шестнадцать, когда ты будешь заканчивать школу, пойти с тобой вдвоем покупать подарок твоей девушке. В каком-нибудь модном месте – например, в Хибия-Шанти. Мы бы долго выбирали, что ей подарить, и я бы даже добавила тебе немного денег. А потом мы бы пошли в кафе «Селин» и выпили чаю… Видишь, какое конкретное желание.