Девочка и сигарета - Бенуа Дютертр Страница 10

В воскресенье вечером мы все, смертельно усталые, сели в поезд. Во время долгой поездки трое неутомимых чудовищ носились по вагону, толкая пассажиров. Старшие изображали индейцев и с воинственными воплями гонялись друг за другом, а младший ковылял за ними, тряся подгузниками. И так из конца в конец вагона. Мне было стыдно за свое бездействие, и я смущенно поглядывал на других пассажиров. Родители же уткнулись в книгу и делали вид, что единственные ничего не замечают, так как, видимо, считали бесполезным урезонивать детей (и были совершенно правы, с учетом их манеры воспитания). Наконец они осознали, что их отпрыски всех раздражают, и решили действовать, причем сначала долго перекидывали друг другу право первенства. Придав голосу всю возможную нежность, отец и мать просили детей успокоиться, сесть и играть тихо. Чада позволяли схватить себя, но потом начинали извиваться, злобно визжать, вырывались и опять принимались носиться друг за дружкой — сестра за братом, а следом малыш в подгузниках. Я завороженно следил за их беготней, словно в этом зрелище заключалось некое зловещее послание.

* * *

Итак, я наслаждаюсь сигаретой и одиночеством в туалете на третьем этаже Административного комплекса. Дым улетучивается в открытое окно. На самом деле все не так уж и плохо. Сегодня утром я пришел на работу в приподнятом настроении. Выходные позади, и теперь я долго не увижу родственников Латифы. Их семейная жизнь мне не по душе. Лучше уж я буду жить в зловонном городе, но в прекрасном доме и с любимой женщиной. Изобретательный человек обойдет любые запреты. Никто не лишит меня права курить. Борьба неравна, но я умею бороться: только что на пути к лифту я обогнал троих мальчишек. Створки сомкнулись у них перед носом. Кабина уже уехала, а они все колотили в дверь от злости, что придется подождать пять минут.

Короче, я взрослый человек и живу как хочу. Достаточно сохранять спокойствие и добросовестно выполнять свои обязанности — даже если это спровоцирует стычки с начальством, как только что по поводу дорожного движения. Если мэр умен, он оценит мою инициативу; власти предержащие должны быть информированы. Я наслаждаюсь вкусом дыма, и все больше восхищаюсь своим умом, умением полемизировать, тогда как мои коллеги способны лишь раболепствовать. Спущенные брюки с расстегнутым ремнем лежат на полу. Я восседаю на унитазе в трусах и с сигаретой. С каждой новой затяжкой я проникаюсь осознанием своей блистательности и неповторимости, хотя, конечно, тому, кто не осознает масштабов моего влияния на жизнь большого города, я могу показаться смешным. Я делаю еще одну затяжку и выдыхаю дым в окно.

В этот момент дверная ручка тихонько поворачивается. Непрошеному гостю придется подождать, пока я соблаговолю спуститься с заоблачных высот. Я вызывающе делаю очередную затяжку… но в следующую же секунду дверь медленно приоткрывается. Неужели я неплотно задвинул задвижку? В щелку просовывается крошечная ручонка, а потом появляется удивленное личико. Девочка лет пяти. Она смотрит на меня сквозь облако дыма. Я уличен, пойман с поличным, но это всего лишь ребенок, мне нечего бояться. Я рявкаю:

— Выйди сейчас же! Не видишь, тут занято?

Но девочка явно заинтригована происходящим. Она не спускает с меня глаз, а потом задает единственный вопрос, на который способен ее жалкий мозг:

— А почему ты брюки снял, а трусы нет?

— Пожалуйста, уйди отсюда!

Она пищит:

— Здесь нельзя курить. Надо беречь здоровье детей.

Подумать только! Ведь совсем малявка, а уже понимает, что находится под защитой правил внутреннего распорядка мэрии и так самоуверенно цитирует их наизусть! Хочется влепить ей пару затрещин, но тогда наказания точно не избежать. Вдруг я с ужасом понимаю, что теперь дым через приоткрытую дверь просачивается в коридор. Я вскакиваю и выкидываю непотушенную сигарету в окно. Затем, путаясь в волочащихся по полу брюках, бросаюсь на девчонку:

— Убирайся отсюда, паршивка!

Сработало! Кикимора заливается краской и пятится. Я яростно захлопываю дверь и запираюсь, чтобы спокойно привести помещение в порядок. Несколько раз резко открываю и закрываю окно для лучшей циркуляции воздуха; вкручиваю в раму тайный винт; пшикаю освежителем «Морской бриз», натягиваю брюки, застегиваю ремень и спускаю воду, словно использовал туалет по назначению. Наконец как ни в чем не бывало выхожу из кабинки… Девчонка напугана и никому ничего не скажет. Я вижу ее в глубине коридора. Она хнычет, уткнувшись в стену. Похоже, моя ругань ее действительно расстроила. Проходя мимо, я для усиления психологического воздействия повторяю тихо, но грозно:

— Идиотка.

Теперь-то она точно не проболтается.

Вечером я рассказываю эту историю Латифе, которая только улыбается в ответ. Я возбужденно расписываю, как подвергался безумному риску и избежал большой опасности. Мое волнение свидетельствует об атмосфере тревоги и подозрительности, царящей в Административном комплексе, и Латифа понимает наконец, что это незначительное происшествие кажется мне нешуточной угрозой. Желая успокоить меня, она восклицает:

— Ну не будешь же ты трястись от страха, оттого что пятилетняя соплячка увидела, как ты куришь в туалете!

Она права. Я разражаюсь смехом, и мы садимся за стол. Сегодня у нас на ужин салат с морскими гребешками. Тревога вновь охватывает меня с наступлением ночи, когда Латифа в полусне шепчет мне на ухо:

— Милый, ты удивишься, но… я считаю, что пора завести ребенка.

— Завести что?

— Ребенка. Нам с тобой.

— Тебе не кажется, дорогая, что вокруг и так достаточно детей?

— Но пойми, я ведь женщина.

— Но мы же договорились!

Повсюду чудовища! Они проникают сквозь двери, даже в мысли Латифы, которая теперь спокойно спит! А я так взвинчен, что заснуть и не пытаюсь. Зажигаю лампу и хватаю «Либеральный телеграф». На первой странице — сенсация недели: Верховный суд постановил разрешить Дезире Джонсону выкурить сигарету перед казнью. Прекрасная новость; луч надежды рассеивает страхи подпольного курильщика.