Черная Cкала - Аманда Смит Страница 10

Я слышала, как в кухне тетя Тасси напевает знакомую песню. От этой песни мне всегда становилось грустно, как будто в ней говорилось обо мне.

Девочка с темной кожей,

Не убегай, оставайся дома.

Отец твой помочь не сможет,

Уплыл далеко-далеко.

Девочка с темной кожей,

Сиди дома, расти ребенка,

Отец твой уже не вернется,

Уплыл далеко-далеко.

У нее красивые глазки.

Ей трудно живется на свете.

Она в погоне за счастьем

Убегает вдаль на рассвете…

Я не выходила из комнаты, и когда Вайолет позвала меня пробовать кокосовый торт, я сказала ей, отстань, я заболела. До меня доносились их голоса. Вера смеялась, потому что Роман спал на крыльце с открытым ртом и туда чуть не залетела муха.

— Папка ловит мух, — заливалась она. — И чего они не могут спокойно пролететь мимо его рта?

Со двора доносилось пение сверчков, что-то шуршало в траве, возможно, одна из коз. Видели ли они, что произошло?

Немного позже тетя Тасси принесла мне поднос с тарелкой каллаллу [4]и булочкой. Я сказала, что ничего не хочу. Она поставила поднос на маленький столик и присела на край кровати.

— Селия, тебе нужно что-нибудь съесть.

Я плотнее натянула простыню.

— Иногда ты бываешь ужасно упрямой. Давай съешь хоть что-нибудь.

— Может, меня тошнит от твоей стряпни.

Я знала, что это ее обидит. Тетя Тасси тут же встала и вернулась в кухню. Я слышала, как она говорит, что в жизни не видала такого грубого и капризного ребенка, как Селия, и что, должно быть, она унаследовала это от отца, потому что у них в семье никогда таких не было. Потом я услышала Романа:

— Она слишком много о себе воображает. Точь-в-точь как Сула.

В этот вечер, впервые за много недель, Роман остался дома. Тетя Тасси даже спросила его, как же так, ведь сегодня в деревне намечается большая пьянка в баре дядюшки К, а Роман ответил, что он готовится к Великому посту, так что пусть она пользуется моментом.

Вера и Вайолет улеглись в постели. Когда они заговорили со мной, я притворилась, что сплю. Тетя включила радио; передавали какую-то старинную испанскую музыку. Услышав звяканье стекла, я предположила, что они пьют ром. Затем послышались топот и шарканье ног по деревянному полу — я поняла, что тетя танцует. Мне уже приходилось видеть, как она для него танцевала. Приподняв края юбки, она ритмично вращала бедрами, которые, казалось, двигались сами по себе, независимо от остального тела, призывно поглядывала через плечо, поводила глазами и медленно раздвигала в улыбке широкий рот, демонстрируя лучшее, что у нее было — сверкающие белые зубы. Когда она такое проделывала, Роман не отрывал от нее глаз. Если это происходило в моем присутствии, мне становилось за нее стыдно.

Вскоре я услышала, что они топчутся уже вдвоем. Приоткрыв дверь и выглянув, я увидела, как Роман, обхватив обеими руками тетину широкую талию, жадно покусывает ее шею.

Потом я слышала, как она хихикает, укладываясь в широкую старую кровать, которую прислали из поместья, где работала тетя Сула. Как заскрипел матрас и затрещала проржавевшая рама, когда Роман навалился на тетю Тасси. Я слышала, как он с хлюпаньем бьется об нее, как волна бьется о борт корабля. Как он сопит и постанывает. До меня донеслись захлебывающиеся, пыхтящие звуки, и я поняла, что они исходят от моей тети. Она выкрикнула его имя. Потом еще раз. Под конец раздался громкий гортанный стон Романа и одновременно протяжный глубокий тетин вздох.

В последовавшей за этим тишине, при ярком свете луны я затолкала в свой школьный ранец столько одежды, сколько туда поместилось. Потом я надела синее платье на чехле, которое надевала только в церковь и в гости, и туфли, начищенные еще накануне.

Вайолет подняла голову с подушки:

— Селия?

— Я иду в туалет. Спи.

Откинув простыню, я заметила у себя на постели кровавое пятно. Ничего особенного: тетя подумает, что у меня месячные и я забыла подложить тряпку. Зайдя в кухню, я увидела на столе гигантскую ночную бабочку. Крылья у нее были с мою ладонь, да и туловище немаленькое. Понятия не имею, откуда она взялась. За буфетом я отыскала жестянку из-под какао, в которой, как я знала, тетя Тасси хранила свои чаевые. Тихонько высыпав монеты — их было довольно много, — я обнаружила на дне еще и пятидолларовую бумажку и положила вместе с мелочью к себе в кошелек. Потом я опустошила коробку с печеньем, переложив все ее содержимое в бумажный пакет. Выходя из кухни, я прихватила с подоконника плод манго, который Вайолет оставила там дозревать.

Ночью двор выглядел совсем не так, как днем. Кусты, похожие на густые курчавые волосы, серебрились в лунном свете, трава, тоже серебряная, казалась мягкой и манила прилечь. У подножия лестницы я едва не наступила на жабу и порадовалась тому, что надела туфли. Жабья кожа похожа на кожу мертвеца. Тетя Тасси всегда говорила, что нужно остерегаться таких жаб, потому что они могут брызнуть в тебя мочой, и ты ослепнешь. Поэтому если я видела их во дворе, то иногда посыпала солью. Соль жжет почти как кислота. Содрогнувшись от этих мыслей, я быстро вышла на дорогу, ведущую в Черную Скалу, ту самую, по которой я обычно ходила в школу. Росшие вдоль дороги великаны-сейбы в лунном свете казались привидениями. Я вспомнила историю о человеке, который нашел под таким деревом плачущего ребенка. Он привязал младенца к багажнику своего велосипеда и повез в больницу, но скоро заметил, что ребенок становится все больше и тяжелее. Затем голосом взрослого мужчины ребенок приказал: «Отвези меня туда, где нашел». И когда человек положил ребенка к подножию сейбы, тот опять принял прежние размеры. Если они меня найдут, я ни за что не вернусь назад.

Я торопливо шла по дороге. Было тихо, как будто все вокруг умерло. Я думала о Джейн Мэйнгот и ее матери, спящих у себя дома. О том хорошем человеке, за которого Джейн выйдет замуж и родит от него детей. Она будет спокойно и благополучно жить в Черной Скале, ее дети будут учиться в школе Сент-Мэри, а по воскресеньям, одевшись понаряднее, они всем семейством будут ходить к мессе в церковь Сент-Джон, где их будет встречать отец Кармайкл и где висит табличка в память ее отца Уилфрида. Она проживет долгую и счастливую жизнь. В отличие от меня. Моя жизнь не будет счастливой. Так сказала миссис Джеремайя.

Проход к берегу было трудно различить в темноте. По ночам на песчаный пляж часто вылезают крабы, но я надеялась на них не наткнуться. Еще там могли быть черепахи, которые закапываются в песок, чтобы отложить яйца. Море казалось необъятным, непонятно было, где оно начинается и где заканчивается. Я радовалась, что луна освещает мне путь, но старалась пореже смотреть на нее из опасения, что она меня заворожит. В отраженном лунном свете черная скала казалась неведомым выходящим из моря существом. Решив до рассвета поспать на берегу, я укрылась листьями кокосовой пальмы. Ранец служил мне подушкой. Вокруг летали тучи комаров, я слышала их жужжание у себя над головой.