Форточка с видом на одиночество - Михаил Барановский Страница 10

Милиционеры следили за тем, чтобы маленькие дети не баловались и слушались родителей. Если милиционер «сидел на больничном», его замещала какая-нибудь старая, горбатая, шепелявая, отвратительная бабка с большим носом в форме акульего плавника. Она патрулировала улицы и могла забрать непослушного ребенка к себе домой на исправительно-трудовые работы.

Улицы тогда не были ровными, а все время петляли и упирались в густой и темный лес, чтобы маленькие и глупые дети имели возможность как следует заблудиться и никогда больше не встретиться со своими любимыми родителями, бабушками и дедушками. В лесу жили серые волки. Они питались нежными малолетними созданиями, но не брезговали и сухими, жилистыми старухами.

Когда я был маленьким, я очень хотел стать большим. Я потратил на это много лет. Это было не легко. Но если ты чего-то очень-очень хочешь, то обязательно добьешься своего.

КТО ПОЦЕЛУЕТ МЕНЯ В ПОПУ?

Я плакал, и сквозь слезы мир выглядел акварельным. Я вытирал их рукой, но они все равно текли, как в детстве. Я понял, что этого мальчика с золотистыми кудрями, которого все так любили, больше нет. И его родителей, таких, какими они были тогда – тоже давно нет. Я уж не говорю о бабушках и дедушках, которых нет уже никаких. И никто никогда не будет любить меня так, как любили его. Папа целовал его в попу. Ну, кто сейчас, скажите, станет целовать меня в попу? Да и сам я этого не хочу. Впрочем, я до конца не уверен: хочу ли я, чтобы сейчас меня кто-нибудь целовал в попу? Скорее нет. Но никто и не выходил с таким предложением.

Понемногу я успокоился.

Вот о чем я еще ни разу не подумал: секс! Если в романе предполагается какая-то любовь, то непременно должно быть несколько сексуальных или хотя бы эротических сцен. Их надо написать так, чтобы они не выглядели пошло или банально.

Что говорит мне об этом мой сексуальный опыт?

НАД ОБЛАКАМИ

Я знаком с одним очень богатым человеком. До такой степени богатым, что деньги его уже не интересуют. Потому что у него уже все есть. Все самое лучшее. Из того, что можно на эти деньги купить. Дом, яхта, самолет, женщины… Даже зубочистки у него из красного дерева. А женщины – из журнала «Playboy». Он занимается с ними любовью на борту этого самолета, на высоте десятка тысяч километров над землей, над облаками, над Единой Европой…

И вот что я вспомнил. Когда мне было лет девятнадцать, я забрался посреди зимы в телефонную будку с девушкой несколько старше меня и целовался там полночи. Тесная телефонная кабинка звенела от холода. У барышни были ледяные щеки и мочки ушей. Глаза ее блестели в свете тусклой лампочки. Я пробирался сквозь заслоны из зимних одежд и ворсинки от шарфа попадали мне на язык. С грохотом ударялась о стенку будки тяжелая трубка, соскочив с аппарата. Снег налипал на хрустальные стекла. И еле слышные протяжные гудки неслись откуда-то снизу. Из-под облаков.

КАК Я СТАЛ МУЖЧИНОЙ

Мой первый сексуальный опыт случился летом в одном ростовском скверике, в темное время суток. Девушка, звали ее, как не трудно догадаться, Маша, была много опытнее меня. А мне казалось странным, что для ЭТОГО надо принимать какие-то специальные позы. Мне пришлось сесть на скамеечку, а Маша села мне на колени. И в самый ответственный момент откуда-то из темноты вышел человек, приблизился к нам и поинтересовался:

– Который час?

Я посмотрел на часы и ответил:

– Полдвенадцатого.

Да, именно в это время, в одиннадцать тридцать по Москве я стал мужчиной.

Поздно ночью уставший, но счастливый я возвращался домой, а навстречу мне шли два мужика. Один из них сказал другому: «Саня, если я стану импотентом, я повешусь, Саня». Я хорошо запомнил, как он это сказал. С каким чувством.

Так в один день я стал мужчиной и навсегда приобрел страх – перестать быть мужчиной.

ВМЕСТО РОМАНА

Вообще, если б можно было хранить страхи в гардеробе, развешивать их там на «плечиках», примерять, надевать по будням и разным особым поводам, перетряхивать, освежать, пересыпать нафталином… равного моему не нашлось бы гардероба в жилищах трудоспособного населения страны.

Я настаиваю свой страх на валерьяне и пустырнике.

Но сейчас больше всего я боюсь, что не смогу написать роман.

Я тут подумал и пришел к выводу, что все романы в мировой литературе в общем-то об одном и том же. Просто единицам удалось это сделать лучше, сотням – хуже, а у тысяч – вообще ничего толком не получилось… Но все – об одном и том же. О любви, об одиночестве, о разных страхах, о неизбежных болезнях и смерти. Все романы. Горы литературы, миллионы исписанных страниц, бессонных ночей, литры выпитого кофе, мешки выкуренного табака… Стоит ли писать еще один? Может, лучше научиться играть на саксофоне? Или уехать, например, в Руанду, вырезать из дерева фигурки языческих богов с большими писюнами и торговать ими на каком-нибудь местном блошином рынке или экспортировать в Европу? Можно отправиться в Индию и сидеть там в позе «лотоса», отражаясь в священной реке Ганг, и не нажираться на ночь, как я обычно это делаю. В общем, что-то можно придумать и вместо романа. Как-то занять себя. Потому что все эти страдания и рефлексии, они ведь только от безделья. В сущности, только от этого.

КТО ВИНОВАТ?

Я давно завидую людям, которые могут на чем-нибудь играть. Когда-то, когда я был еще совсем маленьким, родители спросили меня: хочу ли я научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте?

Я ответил категорическим отказом. До сих пор не могу простить им этих демократических проявлений. Помню, точно так же они интересовались: не хочу ли я братика или сестричку?

Я, исключительно из вредности, ответил, что конечно же никого не хочу. Ни братика, ни сестричку. Вот еще, чего не хватало! И они, кажется, глубоко и с облегчением вздохнув, принялись за обычные дела.

Так я лишился и сестры, и брата, и шанса стать знаменитым джазовым музыкантом.

Недавно за обедом я все это им припомнил. Сам не знаю, что на меня нашло. Получилось, как будто я специально, затаившись лет на тридцать пять, выжидал удобного случая, чтобы высказать все свои претензии. Договорился до того, что теперь я чувствую себя самым несчастным человеком, что жизнь моя не сложилась исключительно из-за того, что в свое время меня не отдали в музыкальную школу и не родили мне брата или, на худой конец, сестру. Чем это интересно они были так заняты, что не могли позволить себе еще одного ребенка? Я забрасывал их упреками и обвинениями. Я делал это совершенно бессовестно, грубо и безапелляционно. Мне уже тогда было стыдно, но я не мог остановиться. Как будто мне накрутили какую-то внутреннюю пружину. И я еще долго продолжал в том же духе, пока не иссяк завод. Мама смотрела на меня недоуменно и растерянно. А отец поначалу посмеивался, полагая, что это какая-то моя очередная шутка, а потом стал мрачнее тучи. Они перестали есть и сидели за столом пристыженные и какие-то такие несчастные, что мне тут же захотелось извиниться и забрать все свои слова обратно. Но слова разлетелись по ветру, как перья из подушки. И вскоре я тоже замолчал, и мы продолжали еще какое-то время так сидеть за столом молча. И в этой тишине было слышно, как бьется мое сердце. Оно так сильно билось, что даже пришел сосед и поинтересовался, что это у нас так сильно стучит? – и хоть как-то разрядил обстановку.