Голова Якова - Любко Дереш Страница 10

Перед закрытием кафе, чтобы подбодриться жизнью, он подсаживался ближе к стойке. К тому времени Яна была свободна, и с ней можно было потрындеть.

Настоящие гады владеют множеством стилей. Для Яны он выбрал стиль простака, открытой для всех души, охочей поговорить на какую угодно тему. К этой проституции Яков прибегал не иначе, как от голода. Ему не хватало женского общения. Хотелось пить соки, которые начинают бежать по телу, когда намечается необременительный флирт.

Яков понимал, что Яна – исключительно информированный человек, знающий сплетни обо всем на свете. Рядом с ней Яков чувствовал себя ловким иллюзионистом, который появляется перед публикой всегда недосказанным, а в сказанном – точным и увлекательным. Яна относилась к людям, которые веруют – веруют в самом искреннем значении этого слова. Яна смотрела рекламу – и веровала. Читала журнал – и веровала. Слушала Якова – и веровала.

Яна была натуральной блондинкой.

Он быстро отсек перспективу затащить Янку в постель, – отсек с такой же скоростью, с которой эта перспектива и возникла. Девушка напоминала разворот глянцевого журнала для взрослых и голодных. Ее намерения и мысли читались так же просто. Почему он отказался от этого? Потому, что Ирена страдала во Львове? Или потому, что верил: ясене изменять нельзя?

Яков перевел их вечерний треп в плоскость дружбы. Он рассказывал Яне о том, какая он сволочь, потому что бросил во Львове Иру, о том, как хорошо ему жилось с ней, но как это обременительно было для человека, который больше всего любит свободу; даже про свою начальницу он ей тоже рассказывал. Более того: рассказывал с аппетитом, со вкусом, словно наконец представился случай упиваться тем, какой же он подлец и мерзавец.

Но потоки самокритики подействовали на Янку противоположным образом – и она втрескалась в него по самые уши. Стоило ему появиться в баре, она притворялась измученной, чтобы издалека было видно, что ее сушат горячие чувства. Яков говорил себе: о'кей, играем и так, – и, притворяясь, будто не замечает томных взглядов официантки, спрашивал, почему она печальна и невесела.

Яна вздыхала, становилась коленями на табурет, опиралась на барную стойку так, чтобы показать декольте, и делилась кручиной. Поза, в которой она замирала, была бы находкой для гламурного фотографа, который искал новых вдохновений, созерцая туго обтянутые джинсой ягодички, выгнутую в пояснице голую спину, от прогиба которой бросало в холодный жар, лопатки, что, выпирая, подчеркивали модельную фигуру Янки и разжигали голодное желание наброситься с поцелуями на ее неприкрытые плечи, запустить руки в ее текучие светлые волосы, провести ладонями по лицу и засунуть пальцы ей в горячий рот; ее пухлые контурированные губки сулили неясные-неясные прикосновения, а если твои пальцы от игры на гобое тверды, словно коренья, то эти неясные обследования увлажненных губок побудят тебя засунуть пальцы глубже, туда, где мокрее, где больше жара от дыхания.

На этом месте Яков себя сдерживал, гнал воображаемого фотографа прочь и пытался вникнуть в то, что ему рассказывала Яна.

Итак, на вопрос, чем она опечалена, Яна поведала следующую историю. Мол, влюбилась она в одного мужчину, который приходит к ней время от времени под конец зимы. Влюбилась так, что просто жить без него не может. Думает про него день и ночь. «А как же твои Толик и Саша?» – спрашивал Яков. Толик был Яниным официальным парнем, а с Сашей у Яны был эпизодический секс. Толик про Сашу не знал, но что-то подозревал. Саше про Толика Яна тоже ничего не рассказывала и не ожидала от Саши ничего серьезного – Саша был еще студентом, и все, что у него было, – это красивенькое личико, тогда как Толик студентом не был уже давно, имел тачку и свою квартиру на «Лыбедской», где они с Яной, собственно, и жили. Поэтому с Толиком было понятно, что все это очень серьезно, но почему-то тянуло еще и к Саше. И тут, жаловалась Яна, появилась эта новая любовь, которая ей просто снесла… голову, чтобы не сказать чего-то непристойного. И как только она, эта любовь, появилась, ей, Яне, сразу стало понятно, что по сравнению с этой новой любовью несерьезными становились и Толик с его «бэхой» и квартирой, и Саша со студенческим билетом и проколотой губой. Короче, становилось ясно как день, что она без этого чувака жить не может. Но, при всем при том, – говорила Яна, – он ее абсолютно не замечает! И о ее чувствах, ей кажется, даже не догадывается.

«А может, он такой же говнюк, как эти твои Толик и Саша? – спрашивал Яков. – Мужчины все одинаковы. Попользуется и бросит, а ты, глупая, страдаешь из-за него. Забудь».

На что Яна заявляла, что он не такой. Он ваапще самый крутой чувак, какого она когда-либо встречала, – такое впечатление, что круче не бывает.

«Так он олигарх? – спрашивал Яков. – А может, большой бизнес крышует?»

Нет, нет, он… ну это, он, короче, этим, как его… ну неважно, чем он там занимается, я сама точно не знаю, но он и не олигарх, и не бандит, он – творческая личность.

«Творческая личность? – удивлялся Яков. – Да забудь ты его, с этими творческими личностями ни денег, ни семьи. У них ветер в голове гуляет, по себе знаю».

Но Яна отказывалась в это верить и говорила, что ее любимый не такой. Он – настоящий мужчина, каких мало. Просто нужно найти к нему творческий подход, а как это сделать, Яна не знала, поэтому и рассказывает всю эту тему Якову, поскольку он тоже творческая личность и как-нибудь их сближению, может быть, поспособствует.

«Сделай ему какой-нибудь сюрприз, – советовал он Яне. – Подари книгу. Поведи в театр. На концерт сходите».

«Книгу? Какую книгу?» – насторожилась Яна.

«Ну… – Яков припоминал, что недавно видел в книжном роскошный альбом с эротическими фотографиями. – Да черт его знает, этих творческих людей, – обламывал он Яну и самого себя. – Не знаю, Яна. В Любовях я не спец».

Яков перестал ходить в этнокафе, а зачастил в другое, через квартал.

В баре через квартал тоже было неплохо. Там ставили правильную музыку. Все еще гонимый желанием общаться, он познакомился с одним чудилой.

Яков поинтересовался, кто это сидит перед ним. «Я Бог, – сказал чувак. – Но можешь называть меня Джеком».

«И давно это с тобой?» – спросил Яков.

«С октября. С октября две тысячи пятого», – уточнил Джек. И рассказал историю о том, как сообщил эту новость своей девушке.

«У меня две новости, – сказал он ей. – Хорошая и плохая».

«Давай с плохой», – сказала она.

«Тебя не существует», – сказал он.

«А хорошая?»

«Я – Бог».

Яков подумал, что правильно поступил, перестав ходить к Яне. Он устал приходить к людям с плохими новостями.

В конце концов, почему бы не поиграть с ней в любовь? Купить орхидеи, зайти перед закрытием и сказать… нет, не сказать, просто схватить ее точеное личико и впиться в пухлые губки, а потом потащить к себе, целоваться в лифте, сдирать одежду в прихожей, запускать пальцы под ее белье, не сбросив туфель, целую ночь прыгать на кровати, в перерывах между сексом выходить голым на перекур – почему бы не устроить себе такой жизни? Если беспамятство – то пусть уж до края!