Милый друг Натаниэл П. - Адель Уолдман Страница 10

Обобщив наблюдения за такой женщиной – одежда, поза, что читает, выражение лица, – он подводил итог и без труда заполнял пропуски. Она – не вегатарианка, бескошатница (или, по крайней мере, имеет только одну кошку), придерживается левых взглядов, благоразумна и критически настроена к недостаткам американской образовательной системы, хотя и не увязывает их с конкретными личностями. И как же он был наивен!

Примерно тогда же до него стал доходить смысл фразы «низкая самооценка». Интуитивно Нейт частенько примерял ее к себе самому. Но пережитое им прежде не шло ни в какое сравнение с полной адаптацией к тому, с чем он столкнулся у некоторых девушек, с которыми познакомился в первый год жизни в Нью-Йорке. Среди первых его знакомых была Жюстина, студентка Пратта [21], жившая в крохотной студии в районе Бед-Стай с пуделем по кличке Пьер и кошкой, Дебби Гибсон. Через несколько дней после того, как Нейт осторожно высказался в том смысле, что будущего у них, скорее всего, нет, она позвонила ему на сотовый:

– Подумала, что, может, захочешь заглянуть…

Часы показывали два ночи. Нейт ответил, что, пожалуй, не стоит.

– Кажется, я еще не совсем завязал с моей бывшей.

Хотя Кристен и сказала, что ее новый бойфренд вот-вот въедет в ту самую квартиру, где они с Нейтом жили вместе, и хотя его немного удивила та быстрота, с которой это происходило, сказанное им Жюстине, строго говоря, не соответствовало действительности: он не тосковал по Кристен. Но, застигнутый врасплох, ничего лучшего придумать не успел.

Жюстина тут же расплакалась:

– Наверно, Ной был прав…

Ной, ее бывший, похоже, высказался в том духе, что если она хочет рассчитывать на успех у парней, ей нужно поставить грудные импланты. Чувствуя себя морально обязанным опровергнуть этого «принца», Нейт пообещал прийти через двадцать минут.

На следующий день ему стало стыдно. Так ли уж важны квадратные очки и модные татуировки, если речь идет о девушке, которая предлагает ему – покорным, рвущим душу тоном – трахнуть ее под порно, потому что «так нравилось Ною»? (Интересно, нравилось ли Ною, что на фоне сцен со спанкингом [22]и анальным проникновением мелькает лохматый силуэт злобного Пьера, гоняющего по комнате Дебби Гибсон [23]?)

Нейт жалел Жюстину – потому что она выросла в куда более мрачном пригороде, чем он сам; потому что ее мать неизменно отдавала первенство «кретину» (отчиму Жюстины), отодвигая дочь на второе место; потому что, закончив художественную школу, Жюстина не могла рассчитывать на что-то большее, чем место официантки или секретарши («я не знаю нужных людей»); и потому, что такие парни, как Ной (и сам Нейт), беззастенчиво ее использовали. Но жалость не трансформируешь в романтическое чувство, и Нейт понимал: самое лучшее, что он может сделать для Жюстины, это перестать с ней встречаться.

К тому же у него начались и собственные проблемы. Недовольный тем, как отредактировали одну из его статей, он – то ли в момент обиды, то ли обострившейся принципиальности, это как посмотреть, – громогласно объявил, что никогда больше не напишет и строчки для того самого левоцентристского журнала, который был его единственным источником дохода и кредитоспособности. Решение это имело катастрофические последствия для его карьеры и финансов.

В Нью-Йорк Нейт приехал с убеждением, что, живя в Филадельфии, пахал как вол. Оказалось, это не совсем так, а вернее, как показало время, совсем не так. Даже со связями Джейсона на рынке дорогих журналов для мужчин найти постоянную работу в Нью-Йорке оказалось совсем не просто. Пришлось согласиться на временную, ставшую постепенно постоянной, в библиотеке частной финансовой фирмы. Условия найма так и остались неопределенными, но Нейт согласился, рассчитывая писать по ночам. Работа, однако, оказывала настолько деморализующий эффект, что он начал заполнять свободные часы выпивкой. Тот год (вернее, почти два) оказался тяжелым. Родители, эмигрировавшие в чужую, незнакомую страну ради сына и державшиеся за скучную, далеко не творческую и не соответствующую их запросам работу ради того, чтобы обеспечить ему достойное образование, были, понятное дело, недовольны. Они хотели, чтобы он либо нашел настоящую, приличную работу, либо пошел учиться дальше. Нейт же твердо вознамерился зарабатывать на жизнь писательством.

Оглядываясь назад, он гордился тем, что «устоял», другими словами, не подался в юридическую школу. Переезд в квартиру подешевле позволил уйти из финансовой фирмы и сосредоточиться на коротких заказах, которые он сочетал с удаленной корректорской работой на одну адвокатскую контору. Нейт писал о беллетристике, писал острые статьи и книжные обзоры. Его язык и голос совершенствовались. Заказов становилось больше и больше. На исходе третьего десятилетия стало ясно, что он все же вымостил путь к успеху и построил карьеру независимого критика. Подтверждением такого вывода стало приглашение из одного крупного онлайнового журнала, предложившего место постоянного книжного обозревателя.

К тому времени он уже почти перестал снимать девчонок в барах (не говоря уже о метро), придя к выводу, что гораздо лучший шанс познакомиться с кем-то дают вечеринки в издательствах, куда приходят помощники редакторов, специалисты по рекламе и даже стажеры. Не все они ослепляли красотой, но зато среди них вряд ли могли попасться такие, кому бойфренд, вроде Ноя, приказал бы поставить грудные импланты. С такими, как Ной, они просто не встречались, во всяком случае, в романтическом контексте – ни в Уэслиане, ни в Оберлине, ни в Барнарде. И если они даже не читали Звево или Бернхарда – а большинство, чего уж там, их не читали, – то, по крайней мере, знали, кто это такие. («Самопознание Дзено» [24], так? Эта книга нравится, кажется, Джеймсу Вуду?»)

Плюс был еще и в том, что он чем дальше, тем больше нравился таким женщинам. Работающие в издательствах дамочки, ухоженные, стильно одевающиеся, имеющие за спиной дорогостоящее образование, обычно находили его симпатичным. И чем больше его отзывов появлялось в журналах, тем симпатичнее они его находили. Они не были такими уж отъявленными карьеристками, но зато начинали видеть его в лучшем свете, том самом, в котором и он начинал видеть себя. Он не был безработным и не испытывал хронической нехватки наличных, но зато считался молодым, восходящим, перспективным литературным интеллектуалом.

Нейт был не только рад, но и чувствовал себя так, словно наконец-то завершил в свою пользу тянувшийся долго спор. Он никогда не пользовался популярностью и всегда воспринимал такое положение как не совсем заслуженное. Он не принадлежал к тому типу авторов, которые запоминаются повышенной нервозностью и полной невзрачностью; его интерес к научной фантастике, никогда не отличавшийся особенной страстностью, достиг пика в тринадцать лет. Себя Нейт считал человеком приятным в общении и доброжелательным.