Вокруг себя был никто - Яков Шехтер Страница 10

Я заснул и проснулся в сером полумраке. Из-за шторы, плотно прикрывавшей гостиничное окно, сочился осторожный свет одесской осени. В комнате было тепло, обшивка подводной лодки работала на славу. Отдернув штору, я обнаружил дождь, сизые крыши, серое небо впритык к крышам, мятущиеся верхушки платанов, разноцветные зонтики и черный, блестящий асфальт. Какое счастье, какое непередаваемое ощущение уюта, стоять у окна, возле теплой постели, и созерцать пролетающие за стеклом капли. Для этого нужно прожить много лет под безоблачным небом, пройти сквозь зимы, в которые температура не падает ниже плюс восемнадцати, а весны, лета и осени провести в обнимку с кондиционером.

Семь тридцать. Лора появится через час. Утренний туалет совершаю на «автопилоте». Спохватываюсь только посредине психометрических текстов. Плохо. Чистить по инерции зубы можно, но читать не думая – непозволительно. Правда, звуки все равно делают свое дело, даже если смысл произносимого не всегда понятен.

На всякий случай повторяю все с самого начала. Каждому слову соответствует определенная жилочка или артерия в моем теле, энергия звуков массирует их, словно упругий валик. Несколько лет назад я, наконец-то, почувствовал это на собственной шкуре, а до того приходилось верить описаниям и рассказам «старых психов». Понадобились годы и годы беспрекословного исполнения упражнений, пока умозрительные знания перешли в чувственный опыт.

Иногда «массаж» получается лучше, иногда хуже, иногда не получается вовсе. Но, единожды ощутив, я не променяю свою утреннюю зарядку ни на что на свете. Точнее не скажешь, – зарядка – термин, наверняка придуманный психометристом.

Кипячу воду, завариваю чай, завтракаю. Все свое: еду не доверяю никому. Ведь эти кусочки, комочки, ломтики, станут частью моего тела, то есть – мной.

Долго стою у окна. Город не вызывает во мне ни ностальгии, ни грусти, ни злости. Ничего. Просто крыши. Кроны деревьев, полоска моря, коробка Оперного. Три года назад я так же смотрел на Париж, ходил по бульварам, сидел в «Ротонде». Через день понял, что опоздал в Париж лет на двадцать; названия улиц, виды, и вообще весь слой культуры, плотно осевший на его старых стенах, меня совершенно не интересуют.

Просмотрел записанное вчера вечером. Н-да, вот уж действительно, днем нельзя объяснить ночное. Прошло всего несколько часов, и я уже не могу понять, что двигало моей рукой. Но ведь это был я, тот же самый В., недоумевающий сейчас со стаканом остывшего чая в руке. Слишком много пессимизма, даже для ночных записок, так недолго и беду накликать.

На человека идут ситуации, к которым он внутренне готов. «Старые психи» постоянно твердят: думай хорошо, и будет хорошо. То есть, мы сами создаем собственное будущее, сначала внутри, а потом, когда форма готова, ее заполняют силы, беснующиеся снаружи.

В фойе я спустился за пятнадцать минут до назначенного срока. Уселся в глубокое кресло возле окна и принялся наблюдать. Из кресла хорошо видны улица и фойе, поэтому Лору я замечу издалека и успею спокойно рассмотреть. Дабы составить впечатление о человеке, мне нужно совсем немного времени, особенно, когда он не подозревает, что находится под наблюдением.

Больше всего на свете я люблю разглядывать людей. Они гораздо интереснее произведений архитектуры, живописи. Человек – главная достопримечательность нашего мира. Звучит банально, но к столь тривиальному выводу я добирался многие годы.

Люди – вот настоящие произведения искусства, тщательно вылепленные, украшенные, отшлифованные. Процесс занимает десятилетия, сквозь лессировку проглядывают ранние слои, написанные совсем другими красками, одежда часто составлена из разных элементов, каждый из которых говорит о многом для глаз, умеющих смотреть.

Долгое время считалось будто речь, главное – что отличает человека от животного. Но это не так. Разговаривают между собой дельфины, пересвистываются попугаи, даже летучие мыши обмениваются какими-то, только им понятными ультразвуковыми сообщениями. Человек – единственное существо в мире, прикрывающее свое тело одеждой. Она характеризует его так же, как почерк, как отпечатки пальцев, как звук голоса. Я могу часами рассматривать толпу на улицах, походку, прически, одежду. Куда занимательнее детектива или «мыльной оперы». И Толстого с Достоевским.

Мужчины за окном были одеты похоже: кожаные куртки черного или коричневого цветов, темные брюки, «дождевая» обувь. Различались только шляпы, тут, в самом деле, проявлялась индивидуальность носителя. В общем, одежка по погоде и достатку. И все таки, даже для погоды и достатка слишком однообразна по стилю. В западном мире так унифицировано одеваются лишь клерки или представители духовных конфессий.

Женщины больше радовали глаз, но в женщинах я, прежде всего, разглядываю походку. Походка никогда не обманывает, выкладывая на свет все тайны ее обладательницы. В психометрических школах девочек специально обучают правильно ходить, прививают привычку. «Привычка – вторая натура» – эту пословицу явно придумал психометрист. Правильное поведение меняет натуру, и постепенно ранее отсутствовавшее качество души вдруг прорезается, словно зуб мудрости.

Женщины на улице резко делились на два типа. Первые, а их было большинство, передвигались тяжелым ходом ломовой лошади. За ними волочился незримый шлейф сотен корзин, кошелок, авосек, кульков и пакетов, их руки, даже пустые, были слегка согнуты в локтях, будто удерживая вес.

Вторые вытанцовывали, точно манекенщицы на помосте. Впрочем, они действительно копировали движения манекенщиц. Главная задача такого рода поступи – продажа. Манекенщицы предлагают одежду, а дамочки на улице предлагали себя в одежде.

Наконец из-за угла появилась женщина с нормальным размером шага и пропорциональными взмахами рук. Она не тащилась, не семенила, не выкобенивалась и не топала, а просто шла. Такое встречается редко, честно говоря, я ни разу не видел такой походки у женщин без хорошей психометрической выучки.