Воспоминания воображаемого друга - Мэтью Грин Страница 10

Макс злится на меня, потому что я слишком долго проболтал с Грэм. Вообще-то, он не знает, что я болтал с Грэм, знает только, что меня не было рядом с ним, и злится. По-моему, это хорошо. Я всегда нервничаю, если не вижу Макса какое-то время. Но если он на меня злится за то, что меня долго не было рядом, значит он обо мне думает и ему меня не хватает.

— Мне надо было пописать, а тебя не было, чтобы посмотреть, занята кабинка или нет, — говорит Макс. — Мне пришлось стучать в дверь.

Сейчас мы едем в автобусе домой. Макс пригнулся и разговаривает со мной шепотом, чтобы другие дети не заметили. Но они замечают. Они всегда это замечают. Макс не видит того, что видят другие дети, а я могу. Я вижу лес за деревьями.

— Мне надо было пописать, а тебя не было, — снова говорит Макс.

Если Максу не отвечать, он всегда повторяет, потому что ему, чтобы говорить дальше, нужно услышать ответ. Только Макс не всегда правильно задает вопросы. Чаще он просто скажет что-нибудь и думает, что все поняли, что это вопрос. Если ему приходится повторить сказанное раза три-четыре, он по-настоящему огорчается. Мне ему никогда не надо повторять, а вот учителям и папе — приходится. Иногда он из-за этого зависает.

— Я был в классе у Томми, — говорю я. — Пытался понять, что он планирует. Я хотел убедиться, что он не готовит месть на этой неделе.

— Ты шпионил, — говорит Макс.

Я понимаю, что это тоже вопрос, хотя на слух вроде бы и нет.

— Да, — говорю я, — я шпионил.

— Хорошо, — говорит Макс, но, похоже, он все еще немного злится.

Я не сказал Максу, что был с Грэм, потому что не хочу, чтобы он знал о том, что существуют другие воображаемые друзья. Пока Макс считает, что я единственный во всем мире воображаемый друг, он думает, что я особенный. Он думает, что таких, как я, нет. По-моему, это хорошо.

Это помогает мне держаться.

Но если Макс узнает, что есть и другие воображаемые друзья, он, когда на меня разозлится, может обо мне забыть и придумать нового воображаемого друга. А я тогда бы исчез, как сейчас исчезает Грэм.

Вранье мне далось тяжело, потому что я сам хотел рассказать про Грэм. Сначала я думал, он сможет помочь. Думал, что он может подкинуть хорошую идею, потому что Макс очень толковый. Или он мог бы помочь нам решить одну из проблем Меган, например, как научить ее завязывать шнурки, а потом сказал бы ей, что это была идея Грэм, так что Меган бы поняла, кого благодарить.

А сейчас я хочу рассказать про Грэм, потому что мне страшно. Я боюсь потерять друга, и мне не с кем об этом поговорить. Наверное, я мог бы поговорить с Паппи, но я не очень хорошо его знаю, во всяком случае не так хорошо, как Макса или Грэм. И даже если бы Паппи умел говорить, о таких вещах говорить с собакой как-то странно. Макс — мой друг, это с ним мы должны разговаривать, когда мне грустно или страшно. Но я не могу.

Остается только надеяться, что завтра Грэм придет в школу, что я не опоздал.

Папа Макса любит рассказывать знакомым, как они каждый вечер перебрасываются с Максом в мяч на заднем дворе. Он говорит об этом всем, иногда даже не один раз, но обычно он сначала ждет, пока мама Макса не выйдет из комнаты. Иногда он начинает рассказывать сразу, как только она выходит, — если знает, что она не вернется через секунду.

На самом деле они с Максом не перебрасываются в мяч. Папа Макса бросает мяч, а Макс ждет, когда мяч ударится о землю, покатится и остановится. Тогда Макс поднимает мяч и пытается бросить обратно. Вот только папа всегда стоит слишком далеко, чтобы Макс смог до него докинуть. Даже когда папа говорит: «Давай, сын! Вложись в бросок! Пошли мяч всем телом!»

Когда они играют в мяч, папа Макса всегда называет его не Макс, а сын.

Но даже когда Макс «вкладывается в бросок» или посылает мяч «всем телом» (понятия не имею, что все это означает, и, по-моему, Макс тоже), он не добрасывает мяч до папы.

Если папа Макса хочет, чтобы Макс добросил мяч, почему он просто не встанет поближе?

Сейчас Макс в постели. Он спит. Никаких истерик перед сном, конечно, не было. Макс почистил зубы, надел пижаму, прочитал одну главу из книжки и ровно в половине девятого положил голову на подушку. Мама Макса на каком-то собрании, так что пожелал ему спокойной ночи и поцеловал перед сном в лоб папа. Потом он выключил верхний свет и включил ночники.

Ночников в комнате Макса три.

Я сижу в темноте возле кровати Макса и думаю о Грэм. Можно ли что-нибудь еще придумать? Могу ли я еще что-нибудь сделать?

Немного позже приходит домой мама Макса. Она тихо проскальзывает в его комнату, подходит на цыпочках к кровати и целует его в лоб. Макс позволяет маме и папе целовать себя, но это должны быть быстрые поцелуи и всегда в щеку или в лоб, но он все равно морщится, когда они его целуют. Но когда Макс спит, как сейчас, мама целует его не так быстро. Иногда она заходит в комнату Макса два или три раза перед тем, как ляжет спать сама, и снова целует его, даже если уже поцеловала, когда Макс улегся.

Однажды за завтраком мама сказала Максу, что поцеловала его, когда он заснул.

— Вчера, когда я к тебе заглянула, ты был так похож на ангела! — сказала она.

— Меня укладывал папа, — сказал Макс. — Не ты.

Это был обычный для Макса вопрос-не-вопрос. Я это понял, и мама Макса тоже поняла. Она всегда понимает. Мама Макса понимает его даже лучше, чем я.

— Да, не я, — сказала она. — Я ездила в больницу к дедушке, а когда вернулась, прошла на цыпочках в твою комнату и поцеловала тебя на ночь.

— Ты поцеловала меня на ночь, — сказал Макс.

— Да, — сказала мама.

Позже, когда мы ехали на автобусе в школу, Макс пригнулся и спросил:

— Мама поцеловала меня в губы?

— Нет, — ответил я. — В лоб.

Макс дотронулся до лба, потер его пальцами, а потом посмотрел на них.

— Долго целовала? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Супербыстро.

Это была неправда. Я редко говорю Максу неправду, но тогда соврал, потому что считал, что так будет лучше для него и для его мамы.

Макс всегда спрашивает, как его поцеловала мама, если спать его укладывал папа. И я всегда отвечаю: