У нас убивают по вторникам - Алексей Слаповский Страница 10

— Кто согласится? — сомневается Манин.

— Мы эксперименты проводили. Сажаешь человека в оди­ночку, кладешь заряженный пистолет. Три-четыре дня — и человек созревает. Психологи объяснили: когда пистолет рядом, а ты в одиночке, крайне трудно не застрелиться. Со­блазн велик.

— Умные люди, а какие глупости говорите! — укоряет Капотин. — Вот ты, Манин, позволишь какому-нибудь бан­ку добровольно обанкротиться?

— Еще чего? Им дай волю, все банкротами себя объя­вят!

— А ты, товарищ генерал Пробышев, если, к примеру, ка­кая-нибудь нехорошая демонстрация, ты позволишь ей са­мой собраться и самой разойтись?

— Собираются пусть, а разойтись — только с нашей по­мощью.

— Вот! И ты, господин товарищ прокурор, не подумавши сказал. Если бы виновные сами себе приговоры выносили и сами их исполняли, зачем тогда прокуратура, суд, след­ствие? Тысячи людей без работы останутся! А главное, кол­леги: самоубийство — уход от ответственности, уход из-под нашего контроля. Мы этого позволить не можем.

— А что делать? — спрашивает Пробышев.

— Не допустить. Сделать так, чтобы, во-первых, Быстров не сумел этого сделать, а во-вторых, чтобы захотел жить.

— Он и так хочет, — говорит сухопарый, болезненного вида представитель медицинского ведомства, Мощеев. — Утверждаю как психолог и доктор медицинских наук.

— Ты диссертацию купил! — хихикает Переметнов.

— Ну и купил, — спокойно отвечает Мощеев. — Неког­да мне диссертации защищать, а знаний мне и так хватает. Так вот, доказано, если человек хочет покончить с собой, он хочет жить. Потому что тот, кто не хочет жить, он вообще ничего не хочет, в том числе покончить с собой.

— Спиши слова! — иронично говорит Капотин. — Ко­роче, составим план мероприятий по охране Быстрова и не­допущению его самоубийства. Сколько хлопот из-за одного дурака! — сокрушенно качает он головой.

В прихожей квартиры Быстровых — человек в штатском. И в каждой комнате по такому человеку. Следят, чтобы, упа­си боже, Быстров не покончил с собой.

Один из штатских сидит со Светланой и смотрит по теле­визору шоу-угадайку.

— Вариант «б», синхрофазотрон! — выкрикивает штат­ский, отвечая на вопрос ведущего.

— Какой вы умный! — удивляется Светлана.

— Я Бауманское закончил. Быстров идет в туалет.

Тут же рядом оказывается штатский.

— Дверь не закрывать!

— Вы что, смотреть будете?

— Служба.

— Но я так не могу! Мне противно!

— А мне не противно?

— Слушайте, это нарушение прав человека!

— Ты сам хочешь покончить с собой. Это тоже наруше­ние прав человека. То есть твоих собственных.

Быстров пожимает плечами, входит в туалет.

Он идет в кухню. Открывает холодильник. Видит банку консервов. Ищет, чем ее открыть. Ни ножей, ни вилок, ни­чего колющего, режущего.

— Свет, чего бы съесть? — кричит он.

— Сама сижу голодная, всю посуду отобрали! — отвеча­ет Светлана.

Быстров садится за стол у окна. Достает сигареты. Штат­ский подскакивает. Ощупывает и мнет сигареты.

— Там-то что? — спрашивает Быстров.

— Мало ли. Ампула с цианистым калием.

— Где я его возьму? И сигареты без того яд.

Быстров смотрит в окно. Там две мамы сидят на лавочке с книгами, а девочка и мальчик бегают вокруг них. Девочка догоняет мальчика, хватает его, они хохочут. Теперь маль­чик догоняет девочку. Хватает. Хохочут. Теперь девочка до­гоняет мальчика. И так без конца. Счастливы.

Быстров берется за ручку, дергает. Окно закрыто наглу­хо. Быстров хватает стул, ударяет в стекло. Стул ломается, стекло цело.

— Только мебель портите, — говорит штатский.

Звонок в дверь.

В квартиру входит эффектная молодая женщина. Обра­щается к Светлане, кивая на штатского:

— Это он?

— Кто?

— Муж?

— Нет. Он в кухне. А вы кто?

— Пока никто, буду любовницей. Меня София зовут. Женщина проходит в кухню. Светлана вопросительно

смотрит на штатского. Он пожимает ей руку и говорит:

— Для вашей же пользы.

София в кухне.

— Ты, что ли, Быстров?

— Да.

Она оглядывает его с ног до головы. Чрезмерно пухлые силиконовые губы брезгливо вздрагивают.

— Бывает и хуже. Пойдем.

— Куда?

— В спальню.

— Вы думаете, это заставит меня изменить решение? — усмехается Быстров, не показывая, что он шокирован.

— Уверена.

— Хм. Я пойду — но только для того, чтобы вы поняли, что ошибаетесь.

— Там видно будет.

Они проходят в спальню.

Через минуту Светлана с озабоченным лицом подходит к двери, вежливо стучит:

— София, там в шкафу, на верхней полке, чистое белье. Вадик, покажи даме!

А София тем временем сует в уши Быстрову наушники от плеера.

— Послушай пока. Настройся.

В наушниках обволакивающаяся музыка с эротически­ми вздохами и стенаниями.

София раздевается, ложится. Показывает себя и так, и так. Быстров смотрит исподлобья и ничего, кроме стеснения, не чувствует.

— Ну что, захотел жить?

— А я и хотел. Просто теперь мой долг — прекратить свою жизнь. Я пообещал. Я дал слово.

— Ну и что? Я своему мужу каждый день обещаю, что больше никогда и ни с кем.

— У вас есть муж?

— Я не поняла, ты что, больной? Я не встречала мужика, который меня бы не хотел! — сердито говорит София.

— Я хочу. Но я сдерживаюсь, — лукавит Быстров.

— Зачем?

— Ну. Я люблю свою жену. София недовольна:

— Вот, блин, дали заданьице. Жену он любит. Я тоже мужа люблю — ну и что? Неужели перед смертью не хочет­ся чего-нибудь такого, чего не было?

— Почему же не было? Было.

— С такой женщиной, как я? — сомневается София.

— При чем тут — как вы, не как вы. По любви было. А если хоть раз было по любви, умереть не страшно.

София долго смотрит на Быстрова, пытаясь понять, что он сказал. Потом вдруг набрасывает на себя простыню.

— А по любви — это как? — спрашивает она. — Ну, то есть, какие ощущения? Оргазм какой-то другой? Или что-то еще?

— Это на уровне души.

— Будто если выпить? — угадывает София.