Белый кролик, красный волк - Том Поллок Страница 10

— Мама! Мама! У нее кровь! Отпусти меня!

Руки, вздрогнув, отпускают меня, и я падаю навзничь. Я шарю по ткани, истерично пытаясь снова нащупать источник кровотечения. Боковым зрением вижу коричневую униформу службы безопасности. Еще секунда — и я очнусь. Еще секунда. Пожалуйста.

Пожалуйста.

Слышу стук высоких каблуков. Бел?

— Пропустите меня, идиоты. Я врач! — срывается голос.

Сухие темнокожие руки начинают шарить рядом с моими, находят то, что ищут, хватают мою ладонь и кладут на нужное место. Снова чувствую, как течет, течет, течет кровь. Я смотрю на нее. Это та самая женщина с приема — в зеленом платье и с высоко зачесанной косой. Ее черты сосредоточенны и напряженны.

— Держи крепко, — говорит она мне, — и, что бы ни случилось, не отпускай.

— Это моя… мама, — выпаливаю я.

— Я вызвала скорую, — говорит женщина. — К тому же здесь полный зал врачей. Мы не дадим ей умереть.

Полный зал врачей. Ну конечно. Огоньком зажигалки в груди вспыхивает облегчение. Все эти люди работают с мамой. Они ее коллеги и друзья — так сказала мама. Они знают, что делать. Женщина в зеленом осторожно поворачивает маму. Просовывает руку под мамины бедра и осторожно приподнимает над полом. Рана, которую я зажимаю ладонью, находится чуть ниже ее пупка.

— Гравитация сделает все, что нужно, за нас, — говорит доктор в зеленом.

— Бел, — я озираюсь в поисках сестры. — Вы ее видели?

— Бел? — переспрашивает она. — Анабель? Твоя сестра? Где она? — доктор внимательно смотрит на меня. — Разве она не с тобой?

— Нет. Вы… вы мамина подруга?

— Верно. Меня зовут Рита.

— Я… я сбежал.

Звучит как исповедь.

— Я видела, — говорит Рита. — Тебя зовут Питер, верно? — Я киваю. — Ты вылетел из зала как ошпаренный, точно привидение увидел. За тобой побежала девушка в черном платье. Это была Анабель?

Я бессильно киваю. Не могу выдавить ни слова. Бел бросилась за мной вдогонку? Я и не заметил.

— Луиза, — она морщится, называя маму по имени, — сразу выбежала следом за вами. Если бы на вашем месте были мои дети, я бы поступила так же.

Мне становится так погано, как будто я получил кулаком в солнечное сплетение. Она шла за мной. Это я привел ее туда, где подстерегала беда. Я крепко жму ладони к ране, но пальцы соскальзывают, и я лихорадочно шарю вокруг, чтобы поскорее возобновить давление.

Топот сапог. Зеленая форма с неоновыми полосками. Четверо санитаров с носилками. Один из них садится на корточки рядом со мной. Большими ножницами он начинает разрезать мамино платье, обводя мою руку, в то время как другой санитар надевает на маму прозрачную пластиковую маску, к которой присоединена красная пластиковая бутыль. Слышу треск за спиной, когда третий медик распаковывает перевязочные материалы. Тот, что с ножницами, пытается аккуратно убрать мою руку, но я сопротивляюсь. Что, если, как только я отниму руки, оставшаяся в ней кровь хлынет наружу? Он тихонько вздыхает и рывком отдергивает мою ладонь в сторону. К ней прилип лоскут окровавленного шелка. Оголенная рана формой напоминает глаз, как будто кто-то воткнул в нее нож и провернул.

— Ты молодец, — говорит он негромко, прикладывая к порезу бинт на липучках.

Другой санитар улыбается мне, втирая антисептический гель в мое покусанное запястье, и бинтует его. Его лицо мне смутно знакомо. Мой мозг бьется в замешательстве, пытаясь выявить связи там, где их не должно быть.

— Ее можно перемещать? — спрашивает другой голос позади меня.

— Нам придется это сделать, — ответственно заявляет Рита. — Несите носилки.

Они кладут носилки рядом с мамой и бережно-бережно переносят ее с пола. Проходят годы. Каждый тик секундной стрелки на моих часах по ощущениям тянется как месяц.

— Анабель.

Я резко оборачиваюсь при упоминании сестры, ожидая наконец увидеть ее, но ее все нет, и только Рита строго смотрит на меня.

— Питер, это очень важно. Где сейчас Анабель?

Я неловко достаю телефон, но сигнала по-прежнему нет. Подушечки больших пальцев оставляют кровавые отпечатки по всему экрану.

— Не знаю, — сдаюсь я. — Понятия не имею.

Наконец маму уложили на носилки. Санитары считают: «Раз, два, три, взяли» — и водружают их на раскладную тележку.

— Уверен? — Рита напряжена, на ее лице застыло выражение, которое я не могу прочесть. — Подумай. Куда она могла пойти? Вы близнецы. Никто не знает ее лучше, чем ты. Когда ты в последний раз принимал лекарства? Недавно? Хорошо. Тогда думай.

Я тупо мотаю головой. Я не знаю. Она должна быть здесь, со мной и мамой. Еще одна страшная мысль бьет в солнечное сплетение. Я вспоминаю, как бежал по всем этим коридорам. Вдруг Бел лежит в другом таком же коридоре, истекая кровью, и рядом нет никого, кто мог бы ей помочь?

— Вдруг она тоже ранена? — Я задыхаюсь.

— Нет, — уверяет Рита. — Мы уже всё проверили. Ее здесь нет.

— Я не… я не…

Но что-то не так, что-то не дает мне покоя.

Когда ты в последний раз принимал лекарства?

Как она узнала?

Потому что она мамина коллега, придурок. Она ее подруга. Она назвала ее по имени. Конечно она знает о таблетках — она знает о тебе все.

Но тогда почему — и подозрение, как червяк, закрадывается в мою голову, — почему я не знаю о ней ничего? Если они с мамой достаточно близки, чтобы обсуждать мое медикаментозное лечение, почему мама никогда не упоминала о Рите?

Глупый, дурацкий, параноидальный мозг. Сосредоточься, бесполезный ты кусок дерьма. Она хочет помочь. Она пытается сказать, что Бел пропала, а ты только и можешь, что придираться к словам. Парамедики с мамой вышли за дверь на три четверти. Один из них придерживает ее ботинком. Массивным черным кожаным ботинком. На носке которого — длинная царапина, из-под которой выглядывает стальной носок. Сердце ухает вниз.

— Стойте… — я бросаюсь вперед в тот момент, когда за мамой, чье лицо наполовину скрыто налипшими влажными прядями, захлопывается дверь, окончательно скрывая ее из виду.

— Стойте…

— Питер? — Рита смотрит на меня с беспокойством. — Можешь пойти за ними, Питер, все в порядке.

— Кто вы такая? — сипло спрашиваю я сквозь мокроту и слезы в горле.

— Я же говорила, — отвечает она. — Я врач, я ваш друг. Меня зовут…

— Я вам не верю, — перебиваю я. — Если вы мамина подруга, почему она никогда не рассказывала о вас? — Мысли лихорадочно скачут, и слова спотыкаются друг о друга. — У фельдшера царапина на ботинке, точно такая же была у того парня, который ставил столы в зале. Там было восемь техников, две команды по четыре человека. И здесь было четыре фельдшера, хотя обычно на вызов посылают двоих. И вы говорили с ними так, как будто вы давно знакомы. Вы сказали: «Нам придется это сделать». Нам. Каким таким «нам»? Кто вы все такие?