Ее звали Ева - Сьюзан Голдринг Страница 10

Я пыталась сохранять спокойствие, но ничего не могла с собой поделать. Уронила нож с вилкой на тарелку, устроив грохот на весь ресторан. Мне стало дурно, пришлось прижать ко рту салфетку. С трудом верилось в то, что он говорил. Но в конце концов я заставила себя спросить, зачем кому-то нужно было, чтобы операция провалилась. Он ответил, что точно не знает, но думает, что велась какая-то сложная игра с двойной перевербовкой агентов, в результате которой погибли с десяток мужчин и женщин и были раскрыты агентурные сети.

Это был такой шок, скажу я тебе. Я закрыла глаза, подумывая о том, чтобы извиниться и броситься в дамскую комнату. Но что бы это дало? Я заперлась бы в кабинке и провыла там несколько часов. Потому я решила, что нужно взять себя в руки, стиснуть зубы и постараться выяснить то, что можно. Мне отчаянно хотелось узнать все, что известно Тиму, и я, глубоко вздохнув, сложила на коленях салфетку и сказала, что в это невозможно поверить, ведь людей для этой работы тщательно отбирали, людей с особыми навыками и знанием иностранных языков потом столь же тщательно обучали. Неужели лишь для того, чтобы принести их в жертву? Меня трясло, мой голос, я знаю, дрожал, но я просто должна была это знать.

– Не совсем – не сразу ответил Тим. – Это больше походило на игру, в которой ставки необоснованно высоки.

– На азартную игру? – уточнила я.

Он подтвердил. Меня по-прежнему била дрожь, а Тим, казалось, чувствовал себя еще более неловко. В конце концов он предложил, чтобы мы расплатились и нашли более спокойное место. Не доев, мы покинули ресторан и пошли по Пикадилли в сторону магазина «Фортнум энд Мейсон» и Грин-парка. Говорили мы мало, а потом – глупость, конечно, – мне вдруг вспомнился вечер, когда мы с тобой ужинали в «Кваглиносе», а в «Кафе де Пари» угодила бомба. Мы с Тимом как раз сворачивали на Бери-стрит, и в сточных канавах, мимо которых мы шли, в лучах заходящего солнца искрились крошечные осколки стекла. Думаю, это и навеяло то воспоминание. И я рассказала Тиму о нашем чудесном спасении и о том, как в ту страшную ночь мы поймали, наверное, единственное такси во всем Уэст-Энде, ведь тебе нужно было успеть на поезд, отходивший с «Кингз-Кросса». Я сказала, что, наверное, тогда ты начал проходить спецподготовку, хотя я в то время об этом не догадывалась.

Тим как-то странно посмотрел на меня и затем сказал: он глубоко сожалеет, что тебе не удалось выжить; ты был хорошим парнем. И я опять спросила его про то, о чем он говорил раньше, – что в той операции вас подвергли неоправданному риску. И тогда – о Господи, до сих пор не могу поверить! – он заявил, что вас не просто подвергли риску, а, по его мнению, принесли в жертву. Он остановился и сказал, что не должен мне этого говорить, но человек, возглавлявший операцию, твердо убежден, что цель оправдывает средства. По словам Тима, тот тип прекрасно знал, что у наших людей было мало шансов уцелеть.

Признаюсь честно, дорогой, меня опять стало тошнить. Я чувствовала, как та омерзительная картошка с ветчиной, которую я пыталась есть, заколыхалась у меня в желудке. Должно быть, лицо мое покрыла мертвенная бледность. Я помню, как привалилась к витрине «Фортнума». Одному Богу известно, что подумали обо мне люди. Но я не могла позволить, чтобы меня стошнило на улице, и стала дышать медленно, пока дурнота не прошла, а потом спросила у Тима, отвечает ли он за свои слова. И Тим сказал, что он говорит истинную правду и что, если бы тот человек действовал иначе, он уверен, что ты и многие другие остались бы живы.

Представляешь, какой шок я испытала, услышав это? Придя в себя (и меня не мучала тошнота, я просто вдыхала холодный воздух), я спросила Тима, кто этот человек. Я посмотрела ему прямо в глаза и потребовала, чтобы он назвал его имя. Я пребывала в крайнем волнении и, наверное, заявила, что хочу знать, кто играл жизнью моего мужа.

Тим поначалу не хотел говорить: видимо, вам всем вдолбили, что вы обязаны молчать про операции. Но через несколько секунд он сказал, что это его долг перед тобой и передо мной, и назвал имя негодяя – полковник Стивен Робинсон.

Я заверила Тима, что на этот счет у тебя были свои подозрения, которыми ты поделился со мной во время нашей последней встречи. Тим, казалось, вздохнул свободнее, однако выглядел он изможденным и изнуренным, и я сочла, что обязана отблагодарить его за откровенность. Я подумала, что нам обоим не мешает взбодриться, и предложила отправиться на плац для конных парадов, где недавно выставили немецкий «Тигр», захваченный в Тунисе. Об этом писали все газеты, и все были счастливы, что удалось нанести немцам ответный удар. В общем, мы пошли туда, вволю позлорадствовали, а потом заели тот ужасный ужин приличной рыбой с картошкой.

А теперь я сижу у себя в казарме и размышляю о том, что поведал мне сегодня Тим. Если то, что он сказал, правда, я никогда не прощу этого Робинсона. Я только-только начала свыкаться со смертью моего дорогого мужа, погибшего на войне, но я никогда не примирюсь с тем, что твою жизнь намеренно принесли в жертву.

Вряд ли я когда-нибудь увижу того типа. Полагаю, у меня мало шансов влепить ему все, что я о нем думаю, но я пойду на все, лишь бы встретиться с ним лицом к лицу. Я готова проклинать его снова и снова, пусть бы он провалился в преисподнюю за ту боль, что его приказы причинили мне. И, если мне суждено когда-то встретиться с ним, я отправлю его прямо в ад.

Со всей любовью к тебе, мой родной.

Твоя Эви.

P.S. Я люблю тебя.