Рукопись, найденная на помойке - Инна Шолпо Страница 10

На каждой репетиции его скрипка говорила все больше, и каждый раз мы пили кофе, а иногда даже вместе выходили на улицу и шли до автобусной остановки. Илья брал меня под руку, и мне было хорошо, оттого что он и отдельно, и рядом со мной – чуть ближе, чем другие.

Но потом был концерт, и всё рухнуло.

Скрипка страдала, желала чего-то и почти требовала, волновалась и стремилась, и я поняла, что моя флейта почти не слышна, она тонет в волнах скрипичной страсти, растворяется в ней, она лишь робкий бледный подголосок… А после концерта Илья обнял меня за кулисами и поцеловал.

Мне было очень страшно, когда я поняла, что он хочет сделать, но я подумала, что смогу преодолеть этот страх. Я ведь его люблю, а все влюбленные целуются, к тому же я давно чувствовала, что изнемогаю от какого-то непонятного желания, странной тревожной вибрации во всем теле… Возможно, мне нужно именно это? Я ведь целую свою флейту, я прижимаю её ко рту, я отдаю ей своё дыхание, почему бы мне так же не сделать с ним? И я позволила Илье притянуть меня к себе и обнять. Я позволила нашим губам соединиться, хотя вся дрожала от страха. Но тут произошло страшное: он раздвинул мои губы, и его язык проник мне глубоко в рот. Он вошел в мое тело, внутрь меня! Я хотела закричать от ужаса, но не могла, потому что его язык заткнул мне рот… и я почувствовала, что мне не хватает воздуха и я теряю сознание… С трудом мне удалось освободиться. Меня трясло, а Илья смотрел на меня, ничего не понимая. А я ничего не могла объяснить, просто разрыдалась и ушла. На пол я к этому возрасту уже не падала.

Я рыдала, потому что поняла, что мы с Ильей никогда не сможем быть вместе. Если я не могу выдержать даже поцелуя, тем более я никогда не смогу лечь с ним в постель и впустить его в своё тело ещё глубже, туда, где всё так вибрирует при мысли о нем или при звуках его скрипки. Я знаю, что так нужно, но не понимаю, как можно допустить, чтобы кто-то другой вошел внутрь тебя. Он же никогда не сможет сделать это так, как музыка: так обнять, так ласкать, так проникнуть в тебя и пронизать все твое существо.

И дело не в Илье. Просто я вообще не способна на то, чтобы быть с кем-то рядом. Сейчас я иногда жалею о том, что живу одна, что у меня нет детей. Но невозможно даже представить себе, чтобы внутри меня начал расти другой, посторонний человек. Превратиться в какой-то кокон, оболочку… А потом, когда он отделился бы от меня, то все равно остался бы чужим, непонятным, может быть, совсем не таким, как я бы хотела! И не важно, что большинство женщин через это проходит, что говорят об ощущении чуда и всяком таком, что многие страстно этого хотят … Я знаю, что сошла бы с ума от ужаса.

Если бы я сказала об этом Илье, он бы не понял. Поэтому я даже не стала пытаться ему объяснить.

* * *

Она забыла запереть на ночь дверь на веранду. Флажолет обнаружила это совершенно случайно – просто хотела поточить когти, а дверь приоткрылась.

Кошка уже давно перестала бояться того, что находилось снаружи, хотя там по-прежнему было непривычно. Ведь в этой непривычности было столько чудесного! Незнакомые звуки, ощущения, запахи… Да, прежде всего, запахи. Они просто обрушивались на Флажолет, когда она выходила в сад. Запахи шли от цветов, от травы, влажной земли, старой древесины, каких-то маленьких зверьков… и еще один… полузнакомый, но манящий аромат подобного ей существа. Да, она смутно помнила, что котёнком жила рядом с мамой и двумя маленькими существами, такими же, как она. Но ее рано увезли от них, и потом она больше не встречалась с теми, кто был бы на нее похож. Осталось только смутное воспоминание о запахе… А потом однажды хозяйка принимала какое-то лекарство и пролила немного на стол. Флажолет тогда просто опьянела и чуть с ума не сошла от томления и неги. И сейчас в саду она чувствовала похожий запах, он витал в воздухе и манил, манил…

Флажолет любила хозяйку, которая умела при помощи серебряной трубочки издавать странные звуки, похожие то на птичье щебетание, то на кошачье мурлыкание, а иногда даже сама пыталась мяукать, хотя это у нее не очень хорошо получалось; хозяйку, которая вкусно кормила и нежно чесала под горлом и за ушами. Но иногда ей хотелось чего-то… Она не знала точно, чего именно, но это было связано с ее сородичами. Её обуревало смутное томление, переходящее вскоре в яростное желание, и она начинала истошно мяукать, не находила себе места и терлась головой обо что попало. Тогда хозяйка давала ей какие-то капли. Вкусные. И она на какое-то время успокаивалась. Но ее все же мучило смутное подозрение, что то, чего ей хотелось, было намного слаще этих капель.

И вот сейчас, стоя возле приоткрытой двери, она снова почувствовала, как невнятное беспокойство, мучившее ее уже несколько дней, перерастает в неудержимое влечение. Ночной воздух щекотал ей ноздри, вибриссы её вздрагивали, и все тело напряглось. Там, в саду, был кто-то, похожий на нее, – тот, чей запах она уже различала раньше. Флажолет помедлила на пороге, но только пару секунд – и в два прыжка оказалась в траве, утробно и призывно урча.

Большая лохматая тень скользнула из кустов сирени ей навстречу…

* * *

Мне часто снятся музыкальные сны. Вот и в эту ночь тоже…

Мне снилось, будто я иду по голому, пустому полю, над которым плывут по небу облака, похожие на басовые ключи. Я иду босая, и ноги по щиколотку погружаются в теплую мягкую пыль. Неожиданно начинается дождь. Дождь из звуков. Струи, сначала тонкие, струнные, клавесинно звенят; затем крепчают и гудят трубами органа. Бах. Токатта. И навстречу этому дождю из увлажненной почвы начинают подниматься хрупкие серебряные и золотые ростки флейт и кларнетов, раскрываются на тонких стеблях листья их клапанов, расцветают головки труб и тромбонов, созревают ягоды колков, завиваются валторны и скрипичные грифы, прорастают мелодии Вивальди… «La Notte». И вот уже вокруг меня не пустое поле, а дикие заросли аккордов и арпеджио, осыпающие меня золотыми семенами и почти заслоняющие небо… И где-то в самой гуще этих зарослей зарождается утробный звук, безумные кошачьи рулады.

От этого звука я и проснулась. Видимо, в сад забрели чужие коты, подумала я, еще не до конца проснувшись. Но один из голосов… да, он был мне знаком – голос Флажолет, когда ей хотелось кота. Наверное, на нее опять накатило. Нужно дать ей капли. И тут я проснулась окончательно: голоса раздавались из сада. Из сада! Я вскочила и подбежала к окну.

Полная луна освещала большую клумбу и кусты сирени. И там, на открытой полянке возле клумбы кружились в странном танце две тени. Одна, знакомая, переминалась на месте, слегка поворачиваясь, а другая − большая, лохматая, чужая − подходила к ней то с одного, то с другого боку…

Я кинулась вниз по лестнице, теряя тапочки и даже не накинув халат. Выскочив на крыльцо, я увидела, как огромный чужой кот хватает за загривок мою Флажолет и наваливается на нее сверху. «Брысь!» – закричала я, но они уже ничего не слышали. Несколько секунд они были одним существом, потом Флажолет ужасно закричала и кот отскочил в сторону, но она успела дважды ударить его лапой. Я бросилась к ним, машинально схватив стоявший в сенях веник, но кот в то же мгновение, мелькнув лохматой тенью, скрылся в кустах. А Флажолет, внезапно показавшаяся мне такой чужой, словно бы и не нуждаясь во мне и не замечая меня, принялась кататься по траве, тереться головой об землю, как будто хотела протереть шерсть на загривке, и издавать какие-то совсем новые звуки – звуки боли и блаженства…