Стеклянная женщина - Кэролайн Ли Страница 10

– Я верю в то, во что верит каждый исландец, – говорит он. – Библия дает ответы на некоторые вопросы. Но не на все.

– А Йоун? – Роуса перестает дышать.

– И Йоун исландец. Однако ж правда крови не равна правде сердца. – Он впивается в Роусу взглядом, и она отводит глаза.

– А что prestur? Нравится ли ему мой муж?

– Эйидль-то? С ним лучше не знаться. Йоун тебе то же самое скажет. – Пьетюр угрюмо глядит в очаг.

Некоторое время они молчат, только потрескивает огонь да всхрапывает Сигридюр, и наконец Роуса спрашивает:

– Будет ли у меня служанка?

На миг она представляет девушку, похожую на нее саму, кареглазую, с волосами мышиного цвета.

Но Пьетюр качает головой.

– Дом не так велик, и помощь тебе не понадобится.

Образ девушки блекнет, и Роуса внезапно чувствует острое одиночество.

Пьетюр поднимает голову, и в свете огня его глаза сурово блестят.

– И вообще держись подальше от жителей Стиккисхоульмюра. Они только сплетничать и умеют.

Она открывает было рот, но наталкивается на его горящий взгляд и ничего не говорит.

Они пускаются в путь ранним утром. Небо давно уже залито бледным светом, но даже хуторяне еще спят, а коровы и овцы дремлют в полях.

Пьетюр держит стремя, пока Роуса взбирается на спину красивой каурой кобылы, до смешного лохматой из-за густой зимней шерсти. Роуса с детства не ездила верхом; она неуверенно чувствует себя в седле и крепко вцепляется в лошадиную гриву.

– Не волнуйся. – Пьетюр улыбается, видя, что она побаивается. – Это славная и выносливая кобыла. И не из пугливых. Сама увидишь, когда она перейдет на тёльт.

Замешательство Роусы, должно быть, ясно читается на ее лице, потому что Пьетюр оживляется и весело посмеивается:

– Вот, погляди.

Он легко взбирается на свою мышастую кобылу и ударяет ее пятками в бока. Лошадь трогается с места, переходит на рысь, а затем на крупный шаг, высоко выбрасывая ноги, и поступь ее столь ровна, что Пьетюр сидит в седле как влитой.

Он описывает круг и, улыбаясь, возвращается к Роусе.

– Тёльт. Лошадь может идти быстро и без устали целый день. Попробуй.

Роуса пришпоривает свою кобылу, и та пускается вперед ровным шагом, высоко вскидывая ноги. Вспомнив, как в детстве каталась на лошади торговца и тряслась в седле, словно мешок с мокрым тряпьем, Роуса смеется.

– Я будто лечу.

Пьетюр издает громкий клич – странный, нечеловеческий вопль – и бьет пятками свою лошадь, чтобы нагнать Роусу, но ее кобыла проворней. Она уже несется вверх по склону, и от ветра у всадницы наворачиваются слезы.

Из высокой травы перед нею вспархивают спугнутые птицы. Два ворона взмывают ввысь и с криками описывают круги в небе. По спине Роусы пробегает холодок: птицы-падальщики напоминают ей Хугина и Мунина, или Мысль и Память, – посланцев Одина, которые приносят ему вести от мертвых. Она гонит прочь эту мысль и понукает лошадь.

Только на вершине холма, натянув поводья, Роуса видит, что Скаульхольт раскинулся далеко внизу. Село осталось позади, а она даже не сразу это поняла. Их маленькая лачуга съежилась до размеров ногтя и превратилась в коричневую кляксу на зеленом фоне. Где-то там, в одном из рассыпавшихся по полю домишек, вот-вот проснется Паудль. Почувствует ли он, что она уехала?

Над головой кружат и каркают вороны.

Лошадь Пьетюра останавливается рядом. Ожидая, что он станет насмехаться над ней, Роуса вытирает глаза рукавом и отворачивается.

– Можешь воротиться ненадолго, если хочешь, – мягко говорит он. – Я подожду.

Роуса качает головой.

– Я уже попрощалась. – Ей представляется Паудль, понуро ссутулившийся, как во время их последней встречи, но она гонит прочь мысли о нем. – Едем. – И, повернувшись к Скаульхольту спиной, она переводит взгляд на укутанные облаками горы впереди.

Пьетюр пришпоривает свою кобылу.

– А ты сильней, чем кажешься, Роуса. Eigi deilir litr kosti.

Внешность бывает обманчива.

Она пропускает мимо ушей этот комплимент – или издевку? – и не отрываясь смотрит на серые тучи, клубящиеся в отдалении.

– Как звать мою лошадь?

– Хадльгерд. А мою – Скальм.

– Славные имена. В них есть сила.

– Имя многое говорит о том, кто его носит, Роуса.

Неужто он хочет ей польстить? Она ничуть не похожа на розу. «Пьетюр» означает «камень». Сперва ей показалось, что это имя – твердое, шершавое, неподатливое – очень идет к нему. Но ведь он только что смеялся, думает Роуса, он проявил участие к ее горю. Он прав: внешность бывает обманчива.

Она так погружена в свои мысли, что не замечает огромного камня прямо перед собой. Лошадь шарахается в сторону, чтобы не налететь на него, и сбрасывает Роусу на землю. Падать на мягкую траву не больно, но лицо обдает жаром, и Роуса поспешно поднимается на ноги.

– Ты не ушиблась? – Пьетюр отряхивает ее юбки.

– Нет, только… – Глаза щиплет от слез, и она с трудом сглатывает.

Пьетюр вытягивает запутавшийся в ее волосах стебель вереска.

– Здешние края не хотят тебя отпускать. Этот отважный стебелек пожертвовал собой, лишь бы ты не уезжала.

Она не выдерживает, смеется и утирает слезы.

– Возьми его с собой, – говорит он. – Он будет напоминать тебе, что нужно смотреть под ноги. Я всегда держу при себе нож, чтобы не забывать.

– Смотреть под ноги?

– Нет. Чтобы не забывать, что есть немало способов заткнуть рот болтливой женщине.

Сердце Роусы ухает вниз, и она пятится. Усмехнувшись, Пьетюр протягивает руку и помогает ей снова взобраться на лошадь. У него сильные ладони, и он крепко сжимает ее руку.

– Есть поверье, что упавшего ждет добрый путь.

– Ты говоришь словами из саг. Я и не… Я думала, что такому богобоязненному человеку, как Йоун, это не пришлось бы по вкусу.

Пьетюр устремляет на нее взгляд своих диковинных золотистых глаз.

– Йоун не одержим верой.

– Стало быть, он не противник обычаев старины?

– Разговоры – это одно, а колдовство – совсем другое. За такое полагается костер. – Лицо Пьетюра каменеет, он резко дергает поводья, и лошадь срывается в легкий галоп.

Глядя на растрескавшуюся глыбу, ставшую причиной ее падения, Роуса вдруг припоминает, что на этом самом месте после распри, произошедшей почти полтора века назад, были обезглавлены Йоун Арасон и двое его сыновей. Чтобы казнить Арасона, палачу потребовалось семь ударов топором. Роуса всматривается в черную землю под ногами: быть может, там, глубоко внизу, по-прежнему стучит живая кровь убитого.