Хиты эпохи Сёва - Рю Мураками Страница 10

Они пели довольно долго. В какой-то момент с улицы их поддержал проходивший мимо гастарбайтер. Друзья все продолжали петь, а по щекам у них текли слезы. Сугиока был довольно милым, ненапряжным, остроумным и крайне веселым дрочером, любителем боевых ножей, выделявшимся среди прочих тем, что у него был новенький «Макинтош», которым он, правда, почти не умел пользоваться. И хотя товарищи дружно сходились во мнении, что Сугиока всего-навсего мелкий извращенец, теперь им пришлось признать, что покойник, по крайней мере, знал толк в хороших песнях.

Следуя многовековой японской традиции, исполняя понравившуюся мелодию, друзья отбивали ритм. За неимением фарфоровых мисок для риса и палочек для еды, они довольствовались всем, что попадало под руку: пластмассовыми вилками, ножами и ложками, пенопластовыми контейнерами. В результате вместо мелодично-ностальгического «динь-динь» выходило нечто наподобие «пш-пш-пш», напоминающего бездушное звучание драм-машины. Наконец, закончив петь, друзья уселись в кружок и стали рассуждать, насколько хороша была только что исполненная композиция.

– Она и печальная, и одновременно веселая.

– Вот прямо чувствуешь, что, даже если не осталось никакой надежды, жить все равно охота.

– Одновременно представляются и человек на грани выживания, и прелестная птичка, которая расправляет крылышки для полета.

– А по-моему, самое поразительное в этой песне, что ее не отнесешь ни к какому музыкальному стилю. И не классика, и не джаз, и не хип-хоп, и не хаус. Больше всего напоминает сальсу.

– И в припеве у нее есть нечто такое, что заставляет думать о настоящем вдохновении, как бы паршиво ни было сейчас. И оно, похоже, сквозь время и пространство бросает нам вызов, когда руки уже совсем опускаются.

Почти целый час пятеро друзей обменивались подобными замечаниями, среди которых попадались и такие ремарки:

– Не знаю, но мне как бы ужасно грустно, вот точно так же бывает, когда передернешь на ведущую детского телешоу «Оупен! Понкикки».

– Или когда, например, выпиваешь у лотка с одэн ^[7] где раньше никогда не бывал, и тут какой-нибудь бомжара стащит порцию овощей, а громила-хозяин, у которого на руке не хватает мизинца, избивает бедолагу до полусмерти, вот тут такая песня придется в самый раз.

– В магазине, куда я постоянно хожу, есть уголок, где хранят тофу, картофельный салат и прочие продукты, а вокруг постоянно бегает несколько тараканов. Если мне на глаза попадаются три штуки, то я говорю: «Дамы и господа, встречайте YMO ^[8]!», а если четверо, то кричу: «А теперь – Beatles!» Но они почему-то сразу же разбегаются, точно сперматозоиды или типа того.

– Всякие козлы скажут, что это традиционная музыка или даже японский фолк, но ведь на самом деле больше похоже на регги или сальсу, скажите?

– Было бы круто под такую песню трахать стоя бабу в возрасте, зрелую леди, как они себя называют в службе секса по телефону.

Последним высказался Като:

– Сугиока говорил, что в первый раз услышал «Тяньтики окэса», когда папаша его порол.

Все сразу притихли и задумались. А потом из уст Сугиямы прозвучал уже давно назревший вопрос:

– А как вы думаете, кто мог грохнуть Сугиоку?

* * *

Спустя три дня Нобуэ и Исихара пришли на место, где погиб Сугиока. Не найдя ничего лучше, они решили повторить действия покойника в последние секунды его жизни. Но едва они успели расстегнуть молнию на брюках, как рядом раздался женский голос:

– Прекратите немедленно!

Оба инстинктивно произнесли «Хаи!» ^[9] – и одновременно обернулись через плечо. В двух шагах от них стояла юная студентка техникума, слепленная, как им обоим показалось, из самых токсичных выделений больного кишечника. Вообще-то все женщины без исключения, будь то девочки или почтенные матроны, представлялись Нобуэ и Исихаре объектами сексуального назначения, но в лице юной студентки им встретилось уникальное исключение из правила. Она не отличалась какой-то особенной бледностью, излишней худобой или тучностью, из глаз, носа или рта не сочился гной, да и на коже не было заметно пятен или прыщей. И тем не менее даже при беглом взгляде становилось понятно, что окружающая девушку болезненно-тошнотворная аура вполне способна погубить все гигантские мангровые деревья на всех островах в южной части Тихого океана.

– Здесь нельзя мочиться, – повторила студентка.

Даже звук ее голоса был присыпан тленом болезни, словно рисовое пирожное соевой мукой.

Нобуэ и Исихара переглянулись. Обоим стало ясно, что сейчас с ними произошло нечто до крайности странное и непонятное. Как правило, если им случалось заговаривать с каким-нибудь существом женского пола, хорошенькой девчушкой, бегущей в детский сад, или хорошо сохранившейся дамой средних лет, возвращающейся домой из храма, оба сразу же начинали видеть друг в друге соперника, который намерен отбить у них законную добычу. Чтобы скрыть свои негативные эмоции, Нобуэ и Исихара принимались смеяться, как идиоты. Разумеется, такое поведение до смерти пугало и юных нимфеток, и пожилых вдов. Но теперь, оказавшись лицом к лицу с девушкой, на все сто процентов состоявшей из выделений больного кишечника, друзья вмиг растеряли и весь свой дух соперничества, и способность смеяться. В одиночку они вряд ли выдержали бы встречу с такой страхолюдиной, да и сейчас еле держались, чтобы не вцепиться судорожно друг в друга и не завизжать: «Мне страшно!»

– Можно ли узнать ваше имя? – произнес Нобуэ.

Впервые со школьных лет он сумел обратиться к существу женского пола с нормальной любезной интонацией. Это обстоятельство глубоко поразило как самого Нобуэ, так и Исихару.

– Я живу в этом самом общежитии. – Голос девушки звучал не высоко и не низко, не хрипло и не пискляво, не слишком громко и не слишком тихо, но обычным его трудно было назвать. – Нам не нравится, что здесь постоянно гадят.