Без лица - Хари Кунзру

Время действия: три года после начала нового столетия. Красная пыль, что некогда была плодородной горной почвой, дрожит в воздухе. Она оседает на всадника, который медленно продвигается по оврагам, избороздившим равнины к югу от гор. Пыль сушит горло, тонкой пленкой покрывает одежды, забивает поры розового потного английского лица.

Его зовут Рональд Форрестер, и пыль — его специальность. Точнее сказать — борьба с пылью. Членам Европейского клуба в Симле [1]не надоедает эта шутка: Форрестер — лесник [2]. Пару раз он пытался объяснить это подчиненным-индусам, но они не поняли юмора. Индусы полагают, что имя пришло к нему вместе с работой. Лесник-сахиб [3]. Как инженер-сахиб или мистер судья.

Форрестер-сахиб борется с пылью. Семь лет он провел в горах, высаживая защитные пояса молодых деревьев и добиваясь исполнения запретов на вырубку леса и нелицензированный выпас скота. Даже сейчас, в отпуске, работа следует за ним по пятам.

Он делает глоток солоноватой воды из фляжки и напрягается в седле, когда камни из-под копыт катятся по крутому, сухому склону. День клонится к вечеру, жара спадает. Небо испятнано иссиня-черными тучами, которые пригнал муссон, — со дня на день начнется сезон дождей. Он хочет, чтобы это случилось поскорее.

Форрестер приехал в эту страну именно потому, что здесь не было деревьев. На службе, посиживая на веранде правительственного бунгало, он полагал, что отсутствие деревьев сделает его путешествие тихим и спокойным. Теперь все вокруг ему не нравится. Безотрадная страна. Единственные растения здесь — пучки острой желтой травы и чахлые терновые кусты. В этом пейзаже он чувствует себя неловко, не на месте.

По утрам, когда солнце раскаляет его палатку, Форрестер видит сны. Сны о деревьях. Полки гималайских кедров шагают по долинам и по взгорьям. Этакие хвойные «красные мундиры» [4]. Баньяны, разметав корни-щупальца, черной листвой застят синеву неба. Дубы причудливых форм и плакучие ивы видоизменяются на грани сна и яви, пока он ворочается в постели. И он просыпается — потный, утомленный, раздраженный. Он едва успевает побриться, как пот и пыль уже снова сбегают со лба красными ручейками. Форрестер знает: кроме себя, винить некого. Все говорили ему, что он выбрал дурацкое время для путешествий на юг.

Если спросить, что он здесь делает, Форрестер затруднится с ответом. Возможно, он приехал из упрямства, потому что в это время года все остальные едут на север, в прохладу предгорий. Он провел в седле три недели. В поисках чего? Чего-то такого, что заполнило бы брешь.

Более опытный человек сказал бы, что эта брешь имеет форму женщины, и посвятил бы свою жизнь в Симле охоте на невест — на чаепитиях и матчах поло. Вместо этого Форрестер, неуживчивый, молчаливый, скачет по оврагам — воплощенная пустота, обернутая в хаки, видящая сны о деревьях, пустота, ждущая чего-то, что заполнило бы ее.

То, чего он ждет, находится от него не более чем в миле. Когда опускается солнце, Форрестер замечает вдали отблески металла и ярко-розовое пятно. Он останавливается и смотрит. За последние полтора дня он не встретил ни одной живой души. Постепенно он различает целый отряд. Скорее всего, это — землевладельцы-раджпуты [5]. Они ведут за собой верблюдов и сопровождают занавешенный паланкин, подпрыгивающий на плечах четверых носильщиков.

К тому времени как процессия оказывается на расстоянии оклика, солнце уже почти погрузилось за горизонт. Форрестер ждет. Его лошадь бьет копытами по берегу высохшего русла реки. Носильщики паланкина останавливаются немного поодаль и опускают свой груз. Головы их обмотаны огромными розовыми тюрбанами, у них ухоженные длинные усы. Они смотрят на потеющего англичанина, как покупатели на молодого бычка. Восемь пар черных глаз, любопытных и бесстрастных.

Из-за спин неожиданно выныривает худой мужчина средних лет, одетый в набедренную повязку-дхоти и неопрятную белую рубашку; под мышкой у него зажат черный зонтик. Его внешность кажется неуместной посреди оголенной земли. Очевидно, что здесь он главный, и он, похоже, раздражен тем, что его слуги остановились, не дождавшись его указаний. Протискиваясь вперед, он приветствует Форрестера по восточному обычаю. Форрестер собирается заговорить на хинди, но мужчина здоровается с ним по-английски:

— Похоже, будет дождь, а?

Оба поднимают глаза к небу. Как бы в ответ, увесистая капля воды разбивается о лицо Форрестера.

* * *

Внутри паланкина жарко и тесно. Запахи пищи, грязного тела и розовой воды смешиваются с другим запахом, острым и горьким. Рука Амриты снова протягивается к маленькой сандаловой коробочке с пилюлями. Она смотрит на руку так, как смотрела бы на змею, скользящую по каменному полу, — отрешенно, на грани отвращения. Да, это ее рука, но только сейчас, только на время. Амрита знает, что она — не тело. Это кто-то другой, играющий коробочкой, и ключиком, и шариками липкой черной смолы.