Покидая Вавилон - Антон Евтушенко

Нет веры политикам, синоптикам и маклерам. В этой незыблемой, непоколебимой фразе, честно слизанной с отцовских дневников, Доменико убеждался ежедневно. И если с ложью политиков и маклеров приходилось мириться в силу убеждений, что, мол, одних портит власть, а других – деньги, то третьих, откровенно говоря, не оправдывало ничто.

Брезгливо морщась, Доменико Джованни осторожно тронул носком лакового туфля свежее зеркало лужи, вмешавшее прозрачное, словно гигантский аквариум, здание аэропорта вместе с буквами голубого неона "Киiв" и безразличной серой эмалью низкого неба. Овал заволновался, заходил бурунами, словно расстроенный телеприёмник, потерял фокус и цвет и окончательно захлебнулся мелкой рябью помех. Противная морось в отместку переросла в осенний дождь. «Ну вот», – рассердился Доменико, припоминая, как ещё пару часов назад перед вылетом в Загребе он проверял прогноз погоды на предстоящий день в украинской столице. Дожди шли стороной – и зонт сегодня лишний спутник для краткого свидания с городом. От дождя у Доменико портилась причёска – его шикарные завитки свисали вниз упрямыми неподатливыми пасмами. Смоляные, завитые в пружины и зализанные назад волосы, массивные ляжки и демоническая страсть в глазах достались Доменико от отца Аурелио Джованни, уроженца Лидо-ди-Йезоло. Знающий себе цену итальянец сокрушённо кивал головой, когда кто-то пенял на его недостатки. И как любой другой итальянец, никакую критику он не воспринимал достаточно всерьёз, чтобы перевоспитаться. Правда одна: французов Аурелио недолюбливал. Уж очень спесивы, разорялся он, эти потомки древних галлов. Свысока глядят на заальпийских соседей, заполонили рынок третьесортным вином, которое ни один итальянец в здравом уме пить не станет. Вот тут-то Аурелио кривил душой. Итальянские рестораны охотно брали французские сорта, отчего Джованни, владелец винных погребов, терпел солидные убытки. Не чувствуя потребности менять свои привычки, виноторговец шёл наперекор судьбе и часто совершал поступки, о которых впоследствии сожалел. Сожаление без покаяния было ещё одной чертой строптивого макаронника. По общему мнению тех же французов, всякий итальянец – это шумный, нервный, пройдошистый тип, чей ум и природная изобретательность опорочены изнеженностью, излишним празднолюбием и необъятной ленью.

Из стремления не сколько спасти свой бизнес – это здорово попахивало нешуточными вложениями, – а больше из желания насолить конкурентам, Джованни заключал заведомо невыгодные контракты с рестораторами Илирска-Бистрицы, в местечке на границе Хорватии и Словении, на поставку вин. Обязательные в этом случае деловые встречи, как правило, выливались в шумные бардальеро с обилием вина и молодых хорваток, про которых говорят, кровь с молоком. Эта гремучая смесь разжигала в Аурелио кипучую страсть пленительного ловеласа, и тогда любые границы переставали быть помехой.

Доменико мог гордиться итальянской кровью, струившейся в его жилах. Но он часто замалчивал о хорватских корнях. Свою мать Дубравку Йованич Доменико помнил смутно. Всё что осталось от неё – язык и имя, которыми она наградила сына, вопреки желанию мужа. Доменико мог гордиться итальянской кровью, которой в нём наполовину. Но он часто замалчивал о разорении фирмы Джованни, о несостоятельности отца как семьянина, о его частых попойках, переросших с годами в тяжелую неизлечимую зависимость. Метис по крови, Доменико не любил распространяться о своем происхождении. Характерные черты внешности играли на руку и выдавали в нём исключительного итальянца без изъяна и претензии на родословную. Лицо, опалённое южным солнцем, наполовину закрывали бакенбарды и густая чёрная борода, стриженная коротко. Широкий от рождения лоб к тридцати пяти успел покрыться сеткой продольных морщинок и двумя глубокими лобно-носовыми складками, придающими Доменико вид брутального щёголя, впрочем, не без шарма. Лицо его внушало почтение, но не страх. Одетый в твидовый костюм-тройку и лёгкий осенний плащ цвета сухой глины, он скрипел каблуками новых лакированных туфлей, ещё хранящих запах родной мануфактуры. Озираясь по сторонам, он вовсю бранил прихоти небесной канцелярии.

– Шановний, таксi треба? – Поигрывая брелоком с ключами, к Доменико подошёл низкорослый мужичонка с толстою шеей и мясистым, красным, как морковь, лицом. Одет он был простовато: в кожаную куртейку, надетую поверх обвисшего, ручной вязки, свитера и синих джинсов, затёртых чуть выше колена до дыр. – Sir, you need a taxi? – с жутким акцентом уточнил он, прочитав в глазах приезжего недоумение.

– Сколько? – вежливо и почти без акцента уточнил клиент.

– О, как! – восхитился таксист. – По-русски, стало быть, фигачишь? – Он любезно указал в сторону припаркованного невдалеке жёлто-песочного "ниссана" с фирменными шашечками на дверцах. – Договоримся, хлопец. Договоримся! Где твой багаж?

– Нет багажа, – простодушно ответил Доменико и плюхнулся на заднее сиденье таксомотора.

– Панас, – посчитал нужным представиться водитель такси, с интересом разглядывая клиента через зеркало заднего обзора. Автомобиль, повизгивая покрышками на поворотах, вырулил из зоны парковки и уже через пару минут они влились в плотный поток машин на Воздухофлотском проспекте.

– Хорошо, я запомню, – пообещал Доменико.

– А откуда родом? – Очевидно, беседа уже была включена в перечень услуг, потому Панас не собирался так легко сдаваться.

Доменико вздохнул. «Откуда родом?» – для итальянца больше, чем вопрос. Услышав его, тот не смутится, не станет мямлить. Итальянец точно знает, откуда родом, оттого повсюду таскает с собой малую родину – в диалектах и сплетнях, в обычаях и привычках. Любой итальянец скажет вам, происхождение человека тесно связано с понятием "campanilismo" – взгляд со своей колокольни, верность своим пенатам, лучше которых не сыскать во всём мире. Но с этим-то как раз и была загвоздка.

– Из Хорватии, – сказал Доменико и почувствовал, как ему только что наступили на любимый мозоль.

– На хорвата не тянешь, – усомнился Панас. – На итальянца похож, ей Богу!

– Так оно и есть. Но родился в Хорватии.

– А по-русски где так научился, а?

– Там же, в Хорватии, – пояснил Доменико. – Русских везде много.

– Твоя правда! – кивнул Панас. – Вот плюнь и обязательно попадёшь в русского. Задолбал уже большой брат со своими народными массами! Думаешь чего, украинский народ майданит уже вторую неделю, а? Потому что достало путинское быдло, понимаешь, до-ста-ло! Вот оно уже где! – И Панас постучал ребром ладони по выпирающему кадыку.

– Я вне политики! – сухо отрезал Доменико, отсекая всякие разговоры на эту тему.

– Да какой ты к чёрту тогда итальянец, если вне политики? – удивился Панас. – Один ваш Берлускони чего стоит!

– Мода на скандалы вокруг премьера сошла на нет, едва бедолага угодил в тюрьму, – ответил пассажир.

– Он получил своё! – довольно кивнул таксист и зло надавил на клаксон. – Ну, придурок, ну куда, спрашивается, лезешь-то поперёк батьки в пекло? – Он резко выкрутил баранку влево и сложным манёвром обогнул нерадивого водителя, ставшего на пути таксиста. – Нарожали, бля, инвалидов!