Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков

О своем собственном трудовом пути, как и о биографии в целом, я пока каких-либо определенных выводов делать затрудняюсь. Говорить, что он весь из себя сияющий и искристый я, наверное, постеснялся бы. Но вот то, что он был разнообразен – это смело можно утверждать. Не серия о замечательных людях, но так… Словом, кое-что наскреблось за эти годы. Опустим, с вашего позволения, деяния предусмотренные Уголовным Кодексом, но на прочих остановимся поподробнее.

По молодости лет служил я столяром в Манеже. Строго говоря, сначала состоял на чернорабочей должности, но потом совершил-таки блестящую карьеру, пройдясь по головам завистников. Увольнялся я уже разрядным специалистом – рабочей косточкой и сознательным пролетарием. «Спят курганы темные» слыхали песню? Это, можно сказать, про меня.

Бродячим торговцем канцелярскими товарами я тоже работал. Пусть недолго, зато успешно: и план давал, и руководство меня крепко уважало. Между прочим, было за что. Трудно поверить, но каждый божий день умудрялся реализовывать населению по упаковке клеящего карандаша! Если кто-то думает, что это легко… Просто попытайтесь представить себе то количество бумаги, которое можно склеить двадцатью четырьмя клеями-карандашами. Листик выйдет площадью где-то примерно с Бородинскую панораму.

Пришлось мне, конечно, и сторожем побывать, куда уж без этого интеллигенту-самоучке. Причем на штрафной стоянке, где все как в комиксе про Токсического человека – и фантастично, и сказочно, и кот ученый там все ходил, сука, по цепи кругом.

Потом отведал я нелегкой охранно-постовой службы в Государственной Третьяковской Галерее. Два с лишним года удивительного, почти невозможного сочетания беспросветной скуки и неподдельного веселья.

Сразу после Третьяковки я с головой окунулся в сверкающий мир компьютерной литературы, да был довольно скоро отчислен за неуспеваемость и низкие производственные показатели. Не сдал норм ГТО, так сказать.

Теперь вот занимаюсь оформлением в широком смысле слова. Последнее время тщательно прорисовываю свиней породы дюрок. И в этом занятии, скромно замечу, достиг определенных высот.

Интересные ли это вещи, стоящие ли? – возможно спросите вы. Да как вам… Все равно, что бы я сейчас не сказал, я скажу это предвзято и субъективно. Никому ведь не хочется думать, что он за зря коптит небо. Наоборот, всякий человек пытается представить свое существование в как можно более выгодном свете. Мол, «нас бросала молодость в сабельный поход…» и все такое.

Потому и случилась эта история, записанная в поэтичной манере, но вместе с тем правдиво.

В Службу безопасности Государственной Третьяковской Галереи меня угораздило попасть совершенно случайно. Благодаря лишь определенному стечению обстоятельств и ничему более. Можно сказать, благодаря роковому стечению обстоятельств. А именно так.

Ни для кого не секрет, что у меня есть старинный дружок по фамилии Кулагин, а по имени Алексей Александрович. Если для кого-то это секретом являлось, то знайте же, есть у меня такой. Ну, так, примите к сведенью, что ли…

История наших сложных, а эпизодами и откровенно драматических взаимоотношений (чего стоят только его попытка прибить меня насмерть огромной доской, или покушение на убийство путем затопления в Борисовских прудах!) восходит к дремучим временам начала колонизации Орехово-Борисово. Получается, что за вычетом шести несознательных лет младенчества мы с Кулагиным были знакомы всю жизнь. То есть уже больше двадцати пяти лет. Четверть века, не шуточки.

Мы вместе посещали еще первый класс общеобразовательной школы. Потом последовательно второй, третий (причем с первого по третий люто враждовали, безжалостно стравливаемые неким Лёнтиком, интриганом масштаба Великих кардиналов), и так далее, вплоть до восьмого, после чего пути наши разошлись. Получив аттестат о неполном среднем образовании, Кулагин ступил на скользкий путь профессионально-технического обучения, определившись в техникум. Была, понимаете ли, у него мечта заветная – выучиться на трамвайного вагоновожатого. А я, заложив вираж «десятый класс – МИФИ – отчисление из МИФИ», вдруг с немалым удивлением обнаружил себя возле строгального станка в столярной мастерской при Манеже. На мне была потертая спецовка, руки крепко сжимали полукувалду, а сам я свободно изъяснялся на столярно-слесарном диалекте с неким Ромкой-сантехником.

Н-да… Ну так вот.

Одному в Манеже было скучновато. Ромка говорил только на смеси мата и татарского, русские слова употреблял крайне неохотно, и вообще собеседником являлся очень специфическим. Да и полукувалду эту проклятую, – основное средство манежного производства – устаешь таскать. Я стал задумываться о подмастерье. Хорошо бы, думаю, мне в подмогу взять какого-нибудь шустрого мальчишку.

После вереницы относительных неудач и горьких разочарований самым естественным образом всплыла кандидатура Кулагина. Он тогда, окончив техникум, болтался по улицам без дела. Шоковая терапия и «чикагская модель» не оставляли молодому специалисту ни единого шанса на сколько-нибудь приличное трудоустройство. Когда он приходил куда-то и показывал свой диплом робототехника, ему смеялись прямо в лицо. Натурально пропадал человек. Жизнь Кулагина стремительно катилась под откос, когда я из жалости подобрал его в канаве, отчистил от очисток и пристроил в Манеж, на штатную единицу слесаря.