Дополнительный человек - Джонатан Эймс

Я прибыл в Нью-Йорк, чтобы найти себя и начать жизнь с чистого листа. Но, если быть совсем честным, я убегал также от кое-каких неприятностей, случившихся в дневной школе «Претти Брук» в Принстоне, штат Нью-Джерси. Едва окончив университет, я поступил на должность преподавателя и четыре года был респектабельным учителем английского языка. К падению меня привел бюстгальтер.

В один прекрасный день я вошел после уроков в учительскую, это было поздней весной 1992 года. Его белая бретелька свешивалась из большой спортивной сумки одной из моих коллег, мисс Джефферис, которая мне очень нравилась, хотя это не имеет отношения к делу. Она ассистировала на теннисном корте, и я представил, что сейчас она, должно быть, переоделась в какой-нибудь спортивный топ и тренируется с девочками.

В общем, я увидел эту бретельку, свисающую из сумки, словно змея, и возбудился. Я решил быть целомудренным и игнорировать бретельку. Чтобы показать силу воли, я сел за свой маленький стол проверить несколько сочинений, что и было моим первоначальным намерением. У всех у нас в учительской были маленькие столики для работы, так что я усердно потрудился над тремя-четырьмя примерами дурной грамматики седьмого класса и совершенно забыл о бюстгальтере. Однако мне захотелось пить, и я пошел к кулеру. Ноги сами собой пронесли меня мимо спортивной сумки мисс Джефферис, и там, чудесным образом, этот бюстгальтер зацепился за отворот моих брюк цвета хаки и выдернулся, словно носовой платок фокусника.

Я ощутил легкий рывок, словно укус, заметив краем глаза вспышку белого цвета, и только потом осознал, что это – бюстгальтер. Моим первым движением было посмотреть на дверь. Никто не вошел! Тогда я уставился на бюстгальтер. Я видел едва заметные вышитые цветочки на белой ткани. Видел решительно изогнутые пустые чашечки, сами очертания которых подразумевали так много. Видел белые петли для очаровательных плеч. О боже, это прекрасно, подумал я. Мне хотелось его украсть и унести домой. И снова, словно грешник, я глянул на дверь. Наконец разум победил. Я был в «Претти Брук»! Я брыкнул ногой и сбросил бюстгальтер. Потом пнул его, словно футболист, с намерением забросить обратно в сумку, но он только скользнул на пару сантиметров и застыл. Он просто лежал там, тихо и мирно, на коричневого цвета ковре.

Моя слабость взяла надо мной верх. Я быстро наклонился и схватил бюстгальтер. Его прикосновение мгновенно вознесло меня ввысь. Я чувствовал простеганные проволочки, поддерживающие чашечки. Какой вес они выдерживают! Почему у меня нет такого веса? Я прижал чашечки к носу и вдохнул запах духов. Это было опьяняюще. Потом я сделал сумасшедшую вещь. Надел бюстгальтер прямо на свой твидовый пиджак и посмотрел на себя в зеркало над кулером. Я выглядел абсурдно: на мне был галстук, но у меня было чудесное чувственное ощущение женственности, и в эту самую минуту в учительскую вошла директор младших классов, от детского сада и до пятого, миссис Марш, которая была замужем за мистером Маршем, директором «Претти Брук». Я столкнулся лицом к лицу со своим палачом, в коричневой юбке, желтой блузке и с седыми волосами цвета свинцовой пули. Миссис Марш спросила озадаченно и одновременно обвиняюще:

– Мистер Ивз?

– Это было в сумке мисс Джефферис! – выпалил я, что было, разумеется, самым что ни на есть разоблачающим и смехотворным ответом. Я мог обернуть все дело в шутку, глупую проделку. Я мог бы брыкать ногами в воздухе, словно танцовщица из труппы «Рокетт», но она уже слышала мое виноватое объяснение, она видела мои виноватые глаза, а потом она посмотрела вниз – как такое не заметить – и увидела, что моя выпуклость выпирала вверх и влево (указывая на Нью-Йорк или на мое сердце?), утверждая преступность моих действий куда более основательно, чем дикий секс, которым, должно быть, пылали мои глаза.

К чести миссис Марш следует сказать, что она решительно покинула комнату, не сказав больше ни слова. Я снял бюстгальтер, гадая, смогу ли стойко встретить тот факт, что попал в ловушку. Я мог взять бюстгальтер с собой в мужской туалет и повеситься на нем. Я знал, что моя карьера в «Претти Брук» закончена. Публичность моей эрекции заклеймила мою судьбу.

Я храбро пробыл в школе остаток весны, но продолжить сотрудничество мне не предложили. Я был уволен под предлогом уменьшения бюджета и сокращения штата, но прекрасно знал истинную причину того, почему я больше не вмещаюсь в бюджетные рамки.

Я провел большую часть лета в депрессии, стыдясь самого себя. Мне нравилось преподавать. Я с удовольствием притворялся, что я – профессор, и одевался подобающим образом, хотя преподавал только в седьмом классе. Но теперь я боялся искать работу учителя. Боялся, что «Претти Брук» даст мне ужасную характеристику: «Он очень хорош с детьми, но есть подозрение, что он – трансвестит».

У меня было отложено немного денег, но это не могло продолжаться долго, поскольку я должен был оплачивать ссуды, взятые в колледже. Я был вполне трудоспособен, но это не означало, что я начну работать, прежде чем дойду до крайности, это означало, что решения нет. Нервничая насчет своего будущего, я приобрел привычку гулять по элегантным, усаженным деревьями улочкам Принстона. Я частенько шагал туда-сюда по Нассау-стрит, главной улице, всякий раз стараясь обходить стороной витрину магазина дамского белья «Эдит».

Во время этих прогулок я частенько встречал бывших учеников. Их счастливые приветствия поначалу радовали меня, но позже стали погружать в депрессию. Однако в общем и целом гулять по Принстону было хорошо – в окружении довольно цивилизованного и благовоспитанного общества. Ничего подобного в остальном Нью-Джерси нет, как и во всех Соединенных Штатах. В Принстоне смешивается нечто английское и одновременно – южное. Здесь находятся величественные колониальные дома; дома среднего класса с огибающими дом верандами; бедные негритянские кварталы, где одежды развеваются, словно флаги всего мира; и, кроме того, конечно, Принстонский университет, глядящий сверху вниз с мрачных готических башен и царственно покоящийся за воротами, словно Букингемский дворец.