Прекрасная толстушка. Книга 1 - Юрий Перов

Эта загадочная история началась с обыкновенного телефонного звонка. Мне позвонила некая дама с приятным грудным голосом и, извинившись передо мной за то, что отрывает от творческой работы, объяснила, что она давнишняя поклонница моего таланта — цитирую по памяти, но очень близко к тексту, — что она читала еще в журнале мою повесть «Памятник», что ей нравится книжка «Выход», она очень тепло относится к роману «Компаньон» и довольно высокого мнения о моем последнем романе «Орден хитрецов». И только, пожалуй, «Тиф» ей не совсем близок по своему жанру, потому что она не любит антиутопии…

Мое писательское сердце, естественно, тут же растаяло, и я довольно легко согласился на встречу, о которой она деликатно, но довольно настойчиво попросила, объясняя свою неожиданную просьбу очень важным для нее, а возможно, и для меня делом.

Мы встретились около Центрального дома литераторов, где, как я предполагал, мы можем спокойно побеседовать, спустившись в «нижнее», умеренно-либеральное по ценам кафе.

Ее звали Мария. Я потом удивился, узнав, сколько ей лет. Тогда же я ей дал чуть больше сорока.

Это была довольно высокая, крупная и полная женщина. Полнота ее была равномерна и, я бы сказал, гармонична.

У нее были большие прекрасные руки, великолепной формы ногти. Ее слегка удлиненное, с высокими скулами, свежее лицо было красиво, а большие зеленые глаза смотрели умно и приветливо.

Она часто и охотно улыбалась, обнажая при этом безупречные молодые зубы. Ее сочные губы, слегка тронутые помадой очень спокойного цвета, двигались как-то по-особенному и очень привлекательно. Потом я много раз ловил себя на том, что во время разговора заворожено смотрю именно на них.

В фойе я помог Марии снять элегантное широкое пальто и, пропустив вперед, невольно, в силу застарелой мужской привычки, окинул ее взглядом с головы до ног.

Она была полнее, чем казалась в пальто. И талия у нее была полная. Но она была! И очень была! И мощные, прекрасной формы бедра имели место. И стройные, хоть и полные, ноги с тонкими щиколотками, на высоченных каблуках, поражали своими изысканными линиями. И походка у нее была широкая, стремительная и, я не побоюсь этого слова, легкая!

Но что в ней было совершенно удивительно — так это какой-то необыкновенный талант собеседника. Она так живо слушала, так точно реагировала на любой оттенок мысли, словно понимала не только то, что ты коряво выговаривал своим деревянным языком, но и то, что ты хотел бы этим сказать.

Любую, даже самую ничтожную мою попытку пошутить она поддерживала заразительным смехом. При ней хотелось говорить и бесконечно острить. И слова находились, и мысли, и самоирония.

Я угостил Марию шампанским. Мы болтали ни о чем, не торопясь приступать к делу, я наслаждался ее обществом, и только одно обстоятельство тайно меня тревожило. Еще в вестибюле я галантерейно принял из ее рук красивый полиэтиленовый пакет с рекламой какой — то очень модной фирмы. Внутри я мельком заметил нечто завернутое в газету «Вечерняя Москва». Пакет был тяжелый, будто в него засунули пару кирпичей. Господи, обреченно подумал я, неужели и эта, такая красивая, ухоженная, уверенная в себе женщина всего- навсего графоманка?

Каждому профессиональному писателю знакомо это чувство глухой, тоскливой безысходности, когда вполне приличный с виду человек вдруг меняется в лице и начинает торопливо и как-то по-воровски всучать тебе свою рукопись, бормоча при этом, что ему от тебя ничего не надо, только одно слово: стоит или не стоит продолжать…

А потом, когда ты, опрометчиво перелистав рукопись, из чистой вежливости скажешь ему, что продолжать, безусловно, стоит, имея в виду, что это занятие уж всяко лучше, чем пить водку и гонять в пьяном виде тещу, тут же возникает следующий, уже совершенно запредельный вопрос о твоем содействии в публикации сего шедевра. И печальнее всего бывает, когда это твои родственники или добрые знакомые…

Надо сказать, что все худшие мои опасения тут же оправдались. Как-то сама собой возникла многозначительная пауза, Мария проницательно улыбнулась и сказала:

— Как вы давно уже догадались, в этом пакете рукопись. И в связи с ней возникают определенные проблемы… — Она улыбнулась своими полными сочными губами, однако в глазах сквозила озабоченность. — Я нахожусь сейчас в положении Буриданова осла. Мне очень хочется опубликовать эту книгу — больше того, я считаю это своим долгом, но я категорически не желаю, чтобы она хоть каким-нибудь образом была связана с моим именем.

— В чем же тут проблема? — уныло пробормотал я. — Опубликуйте ее под псевдонимом.

— Вы предлагаете мне пойти в издательство, так или иначе ввести в курс дела десяток человек и надеяться при этом, что мое имя останется в тайне? — с мягкой иронией спросила она.

— Тогда просто пошлите туда рукопись бандеролью, — вяло предложил я, уже понимая, что обречен.

— Разве вы не знаете, как относятся в издательствах к так называемому «самотеку»? — спросила она, проявляя определенное знание предмета. — Мне хотелось познакомиться с вами и убедить вас, что я самый нормальный человек и мало похожа на графоманку.

— Но почему вы обратились именно ко мне?

— Я уже говорила вам по телефону, что читала все, что вы написали. Мне кажется, что вы скорее меня поймете, чем кто-либо другой. К тому же перед публикацией рукопись обязательно потребует какой-то работы, и тут я доверяю вам больше, чем другим.

— Разумеется, — пробормотал я и приподнял, как бы взвешивая, пакет, стоявший на соседнем стуле, — каждая рукопись требует работы и, если б речь шла о небольшой новелле, я с удовольствием посвятил бы ей день или два из своего очень напряженного рабочего графика, но, судя по весу, работы здесь на два-три месяца… Вы должны отчетливо понимать, что вы сейчас предлагаете мне заняться вашими делами, отложив тем самым свою работу, которой я, между прочим, кормлю семью…

Она хотела что-то возразить, но я жестом остановил ее и продолжал:

— Даже если вы согласны назначить мне очень высокий гонорар за литературную обработку и редактуру, а это всегда процентов на тридцать переписка за автора, то я, к сожалению, вынужден отказаться… Я сейчас не имею никакой возможности заниматься чужой работой, так как по самую макушку поглощен своей.

— Вы совершенно не о том говорите, — мягко улыбнулась она. — Я вам дарю эту рукопись.

— Не понял… — растерянно пробормотал я.

— Просто дарю. Прочитайте, поправьте, что сочтете нужным, и публикуйте под своим именем…

— Но как же?.. — совсем смутился я.

— Публиковал же Пушкин «Повести Белкина».

— Да, но Пушкин эти повести написал сам! — нашелся я.

— Вы же говорили, что вам предстоит переписать рукопись не менее чем на треть; Так что можете смело ставить свое имя.