Похороните меня за плинтусом - Павел Санаев

Начиналось все довольно мирно. Ванна, журча, наполняласьводой, в которой плавал пластиковый термометр. Все время купания его красныйстолбик должен был показывать 37,5. Почему так, не знаю точно. Слышал, что притакой температуре лучше всего размножается одна тропическая водоросль, но наводоросль я был похож мало, а размножаться не собирался. В ванную ставилисьрефлектор, который дедушка должен был выносить по хлопку бабушки, и два стула,которые накрывались полотенцами. Один предназначался бабушке, другой… не будемзабегать вперед.

Итак, ванна наполняется, я предчувствую «веселую» процедуру.

— Саша, в ванную! — зовет бабушка.

— Иду! — бодро кричу я, снимая на ходу рейтузы изстопроцентной шерсти, но путаюсь в них и падаю.

— Что, ноги не держат?!

Я пытаюсь встать, но рейтузы цепляются за что-то, и я падаювновь.

— Будешь надо мной издеваться, проклятая сволочь?!

— Я не издеваюсь!

— Твоя мать мне когда-то сказала: «Я на нем отыграюсь».Так знай, я вас всех имела в виду, я сама отыграюсь на вас всех. Понял?!

Я смутно понимал, что значит «отыграюсь», и почему-то решил,что бабушка утопит меня в ванне. С этой мыслью я побежал к дедушке. Услышав моепредположение, дедушка засмеялся, но я все-таки попросил его быть настороже.Сделав это, я успокоился и пошел в ванную, будучи уверенным, что если бабушкастанет меня топить, то ворвется дедушка с топориком для мяса, я почему-торешил, что ворвется он именно с этим топориком, и бабушкой займется. Потом онпозвонит маме, она придет и на ней отыграется. Пока в моей голове бродили такиемысли, бабушка давала дедушке последние указания насчет рефлектора. Его надобыло выносить точно по хлопку.

Последние приготовления закончены, дедушкапроинструктирован, я лежу в воде, температура которой 37,5, а бабушка сидитрядом и мылит мочалку. Хлопья пены летают вокруг и исчезают в густом паре. В ваннойжарко.

— Ну, давай шею.

Я вздрогнул — если будет душить, дедушка, пожалуй, неуслышит. Но нет, просто моет…

Вам, наверное, покажется странным, почему я не мылся сам.Дело в том, что такая сволочь, как я, ничего самостоятельно делать не может.Мать эту сволочь бросила, а сволочь постоянно гниет, и купание может обостритьвсе ее сволочные болезни. Так объясняла бабушка, намыливая мочалкой моюподнятую из воды ногу.

— А почему вода такая горячая?

— На градус выше тела, чтобы не остывать.

— Я думал, водоросль.

— Конечно, водоросль! Тощий, зеленый… Не нога, аплетка. Спрячь под воду, пока не остыла. Другую давай… Руки теперь. Вышеподними, отсохли, что ли? Встань, пипку вымою.

— Осторожно!

— Не бойся, все равно не понадобится. Развернись, спинупотру.

Я развернулся и уткнулся лбом в кафель.

— Не прислоняйся лбом! Камень холодный, гайморитобострится.

— Жарко очень.

— Так надо.

— Почему никому так не надо, а мне надо? — Этотвопрос я задавал бабушке часто.

— Так никто же не гниет так, как ты. Ты же смердишьуже. Чувствуешь?

Я не чувствовал.

Но вот я чистый, надо вылезать. Облегченно вздохнув, японимаю, что сегодня бабушка меня не утопит, и выбираюсь из ванны. Теперь выузнаете, для чего нужен был второй стул, — на него вставал я. Стоять наполу было нельзя, потому что холодный сквозняк дул из-под двери, коварно обходяуложенный на его пути валик из старого одеяла, и мог остудить мои ноги.Балансируя, я старался не упасть, а бабушка меня вытирала. Сначала голову. Ееона тут же завязывала полотенцем, чтобы не остыли мокрые волосы. Потом онавытирала все остальное, и я одевался.

Надевая колготки — синие, шерстяные, которые дорого стоят инигде не достать, — я почувствовал запах гари. Одна колготина доходилалишь до щиколотки. Самая ценная ее часть, та, которая образует носок, увы,догорала на рефлекторе.

— Вонючая, смердячая сволочь! (Мне показалось, что зубыу бабушки лязгнули.) Твоя мать тебе ничего не покупает! Я таскаю все на больныхногах! Надевай, замотаю полотенцем ногу!

Надев колготки до конца, я поднял ногу, пальцы которойторчали из сгоревшей колготины, и вручил ее бабушке. Бабушка приняласьнакручивать на нее вафельное полотенце наподобие портянки, а я от нечего делатьстал изучать себя в зеркале. В ванной было так жарко, что я сделался красным,как индеец. Сходство дополняли полотенце на голове и пена на носу.Засмотревшись на индейца, я забыл, что мы с бабушкой выполняем на шатком стулепочти цирковой номер, потерял равновесие и полетел в ванну.

— Сво-о-оло-очь!!! Пш-шш!! Бах!!

Тем временем дедушка смотрел футбол. Чу! Его тугое ухоуловило со стороны ванной странный звук.

— Рефлектор надо выносить! — решил он и побежал.

Бежал он быстро и впопыхах схватил рефлектор за горячееместо. Пришлось отпустить. Рефлектор описал дугу и упал бабушке на колени.Подумав, что, услышав всплеск, дедушка бросился меня спасать и неудачноотыгрался на бабушке, я хотел было все объяснить, но в ванной уже бушеваластихия.

— Гицель [1] проклятый, татаринненавистный! — кричала бабушка, воинственно потрясая рефлектором и хлопаяладонью другой руки по дымящейся юбке. — Будь ты проклят небом, Богом,землей, птицами, рыбами, людьми, морями, воздухом! — Это было любимоебабушкино проклятие. — Чтоб на твою голову одни несчастья сыпались! Чтобты, кроме возмездия, ничего не видел!