Мезенцефалон - Юрий Бригадир

Александру Зоткину

Мертвых друзей не бывает

Юра Дикий по прозвищу Китаец лежал на лавочке ебалом вверх. В организме медленно рассасывались шестьсот граммов водки. Китаец спал, почти не нарушая тишины, спокойно и безмятежно. Душа болталась в нем, пушистая и белоснежная, как облака в небе. Они неслись над ним, приобретая причудливые, философские очертания, создавая корабли, замки, пивные кружки с чудовищной пеной, неведомых никому животных, женщин с невероятными сиськами и огромные стаи птиц. Душа Китайца трепетала, парила в нем и пару раз в шутку покидала тело, снова возвращаясь. Сердце, отравленное алкоголем, билось устало и ненадежно, но – с юмором, оттого и стучало еще, уже давно обреченное остановиться. Китаец улыбался во сне, как Будда. Солнце, пробиваясь через облака, рисовало на нем золотые, священные пятна тепла и света. Пятна множились, перетекали по телу, сливались в одно большое пятно, исчезали и снова появлялись. Яблони цвели над Китайцем, махровые, уже начинающие опадать. Лепестки падали на лицо, на живот, на ноги, листья шелестели над ним от легкого майского ветра. Ходили рядом дети, нарядные, с воздушными шарами, мамы их, в платьях весеннего цвета, голуби с металлическими крыльями, кошки с опаловыми глазами, черти с хвостами и другие галлюцинации, ждущие своей очереди. Но Китайцу было на все насрать – он спал, как ангел. Гармония цвела, пухла и беременела на глазах. Подбежал молодой, неопытный, весь играющий мышцами бульдожик, заглянул в хайло Китайцу, увидел вечность – и отпрянул весело, почуяв доброту вселенскую и покой. Маленькими своими, но мощными ножонками рванул на запах помойки – голубых же кровей, нет слаще для породистой собаки, чем затолкать морду свою в отбросы – и тут же получить пинка от фасонистой хозяйки. Взглянула она на Китайца, оттопырив мизинец, – фу, какой, однако, пассаж и все такое.

Но даже ей, знающей много умных слов и фамилий, не испортил настроения индифферентный Юрка Китаец. Это все была поза, дурь, воспитание – и мизинец, и Дебюсси, и бульдог (кстати – начинающий выходить, тварь, из моды, и потому уже не шарман), а внутри-то она была Манька с лесоперевалки, и знала с детства все, и понимала, и принимала. Пошла дама дальше, не нарушив гармонии, за что ангелы китайцевы сказали ей отдельное гран-мерси. А Китаец спал с трепетавшей внутри душой – будто птицей, улыбался сказочно, бесстрашно, беззлобно, удивительно. Летели облака, летели лепестки яблонь, летели птицы в небе, и сон был – как простыня белая, не черный вот, а белый квадрат, да такой, что глаза во сне взрывались – нет наяву такого белого цвета, искрящегося, глубокого, резкого, сильного. Ах, как я бы бегал в табуне!!! Пару раз пытался во сне Китаец перевернуться на бок, да начинала водка внутри как-то не так рассасываться, и опять он крутился на спину, и смотрел в небо через листья и лепестки закрытыми своими глазами. Не было проблем, не было судьбы, не было завтра и уж тем более – вчера, а были только клубящееся облаками небо, запах яблоневых лепестков, шелест листьев и трепет души, которая все шалила, временами покидая тело и возвращаясь, трепетала страстно, молодо, безбашенно, мощно, словно в последний раз наслаждаясь. В голове Китайца, на белом квадрате, летели снежные лебеди, мчались в клубах выдыхаемого пара ирбисы, погружались в воду белые медведи, искрились простыни, провисевшие целый день на морозе, перья-вееры раскрывались, словно взрываясь, и была голова полна светом, инеем и покоем.

Я смотрел на это чудо с высоты шестого этажа в окно, полный своими самыми мерзкими, срочными и даже просроченными проблемами. Я стоял у окна на кухне, которое выходило во двор, и смотрел на Китайца, чувствуя между мной и ним огромную космическую разницу. Я уже давно должен был сесть за компьютер и работать, но не было сил. То есть сил не было уже давно, было только чувство долга. Но я все оттягивал момент погружения в цифровое болото – до последнего. Я попил кофе, я сожрал котлету и все смотрел на Китайца, который лежал внизу, как сельдь, – ни петь, ни свистеть, ни совокупляться. Потом я пошел все же в другую комнату, к компьютеру, но сразу вернулся, чтобы еще раз глянуть на судьбоносного и святого Китайца. Собственно, на этом и началась эта годовая, забубенная история о мезенцефалоне, или ПОВЕСТЬ О МОЗГЕ (не путать с умом).