Разоблачение Тисл Тейт - Кейтлин Детвейлер

МНЕ ЧАСТО СНЯТСЯ сны, но за всю жизнь я видела всего один кошмар, и он постоянно повторяется. Давно его не было. «Хорошо, – думала я, – просто замечательно». Но я ошибалась. Потому что сегодня он снова приснился, чтобы отомстить, и не просто так, а с лихвой.

Если бы мне предоставили право выбора, я бы предпочла вместо него самый тривиальный страшный сон, пусть снится хоть каждую ночь. Пауки, ползающие по всему телу, атака зомби или падение со скалы. Любой страшный сон на фоне моего кошмара показался бы просто подарком.

Но выбора такого мне не дали. И вот только что все повторилось вновь: сердце колотится в десять раз быстрее, по щекам текут слезы и сон все еще держит меня железной хваткой, будто бы и не собираясь никуда отпускать.

Я сажусь на кровати, включаю ночник и пытаюсь отдышаться. Нет ничего удивительного в том, что кошмар приснился мне именно сегодня. Совсем недавно здесь был Лиам, мы лежали на моей кровати и смотрели комедию «Каникулы». Наши руки и ноги были так близко друг к другу, но, как обычно, не соприкасались. Фильм выбирал он, потому что ему понравились «Рождественские каникулы», и Лиам решил, что эта комедия будет такой же смешной. Но в комедии была одна сцена, коротенькая, меньше минуты: члены семьи Гризволд сидят в машине и ссорятся из-за того, что заплутали и оказались бог весть где, а потом – бум! – и вот они уже на обочине, сбивают дорожные знаки и едва не переворачиваются. Как и должно быть в комедии, все, разумеется, заканчивается хорошо, страдает только автомобиль. Но видеть и слышать это… Кошмар постепенно тает, но глаза у меня по-прежнему на мокром месте.

Вот как все происходит у меня во сне. Я рыдаю навзрыд, а потом грохот. Бьются стекла. Я сижу в машине и вдруг понимаю, что она на полной скорости врезается во что-то твердое. После нескольких секунд оглушающих взрывов все прекращается. Становится тихо, слишком ярко, и я одна. А потом я просыпаюсь в слезах, как будто мне только что чудом удалось выбраться из машины живой, как будто все это случилось в реальной жизни, а не во сне.

Папа говорит, меня даже близко не было, когда в автокатастрофе четырнадцать лет назад погибла мама. Но больше он вообще ничего не говорит на эту тему. Когда я была помладше, я много его обо всем этом расспрашивала.

Я смотрю на часы: начало третьего ночи. Заснуть снова я уже не могу. С прикроватной тумбочки я беру книжку. Слова расплываются перед глазами, и я откладываю ее в сторону. Я встаю, подхожу к окну, тянусь рукой к ведерку с желтыми мячиками для пинг-понга, которое стоит у меня на подоконнике сколько я себя помню.

Лиам. Мой лучший и единственный друг. Хочу, чтобы он вернулся. Иногда он ночует у меня в комнате, но только если мы случайно засыпаем посреди особенно длительного «Нетфликс»-марафона. Я отодвигаю занавеску и открываю окно. Бросаю мячик в закрытое окно Лиама, потом еще один – и жду. Мы живем в Филадельфии. Дома здесь строят очень близко друг к другу, буквально в нескольких метрах. Их разделяет узкая полоска земли, на которой места хватает разве что на тонкую кирпичную стену, обозначающую границы владений.

Разумеется, я могла бы позвонить или написать сообщение. Но мячики – наш излюбленный способ связи с тех самых пор, как Лиам въехал в соседний дом. Тем летом нам обоим исполнилось по четыре года. Проходит пара секунд – и вот он возникает в окне: черные волосы стоят дыбом, будто это птичьи перья, глаза прищурены со сна. Я пожимаю плечами. Он дважды стучит пальцами по стеклу. Секретный код для обещания: сейчас приду. Я забираюсь обратно в постель и натягиваю одеяло до самого подбородка.

У Лиама есть ключ от нашего дома, потому что, если мы с отцом уезжаем, он всегда выгуливает нашу собаку, старушку Люси. Вскоре я слышу тихий щелк: входная дверь открывается и закрывается. Он поднимается наверх и открывает дверь в мою комнату. Я протягиваю к нему руки, и мы обнимаемся, не говоря друг другу ни слова. Возможно, это самое лучшее объятие в моей жизни. Да и вообще, каждое объятие с Лиамом ощущается как самое лучшее. Наконец он отстраняется и усаживается на кровать рядом со мной.

– Успела соскучиться? – спрашивает он, глядя на меня своими темно-карими глазами.

– Мне опять приснился кошмар, – говорю я. – Все было таким настоящим, Ли. То есть этот сон всегда похож на реальность. Но сегодня… Каждая частичка моего тела помнит аварию, которая унесла мамину жизнь. Тело хочет, чтобы и мозг не забывал, хотя меня и на месте происшествия-то не было. Может быть, в этом сне скрыто что-то еще, что-то, что мне необходимо разгадать…

– Это всего лишь сон, Тисл.

Лиам наклоняется ко мне и крепко обнимает меня за плечо. Я двигаюсь к нему, преодолевая последние разделяющие нас сантиметры, и кладу голову ему на грудь. Его грудь теплая, такая знакомая и моя. Но нет. Не моя. Не до конца.

– Я думаю, ты вкладываешь в этот сон слишком много смысла. Каждый раз, когда он снится, тебе кажется, что это самое страшное в жизни, но это всего лишь один миг. Он быстро проходит. К завтрашнему утру ты уже с трудом сможешь его вспомнить.

Я киваю, хотя точно знаю, что это не так. Я никогда не забываю.

На нем пижама с символикой «Филадельфия Филлис» ^[1], до умиления дебильная, но на нем она смотрится хорошо. Белизну футболки подчеркивают ярко-красные полоски на ткани, а на фоне темной оливковой кожи Лиама все это великолепие выглядит особенно ярко.

Тисл, остановись. Сейчас совсем не время рассуждать о привлекательности Лиама. Не сейчас, когда он так близко, да еще и в твоей кровати. Не сейчас, когда ты разбудила его, потому что увиденный тобой только что кошмар стал, возможно, самым худшим из всего, что есть в твоей жизни.

– Я кое-что для тебя захватил, – сказал Лиам и потянулся к карману. – На рынке Ридинг-Терминал мама купила еще таких карамельных кренделей, покрытых шоколадом, которые ты любишь. Я один для тебя стащил.