Ночная Мышь, или Первый полет - Мария Кондратова Страница 7

Заканчивать венок — дело непростое. Двумя лапками тут никак не управишься. Мышь пыхтела, бурчала, напевала песенку, словом, помогала себе как только могла, зато и плетение вышло на славу. Закончив его, она даже присвистнула от удовольствия:

— Ай да Мышь, ай да молодец!

И только сейчас услышала эти странные звуки — «цоп-цоп-цоп». Кроха чутко дрогнула серыми ушами. Так точно! Кто-то скрёбся и пыхтел рядом. Она вскарабкалась на горшок, поднялась на цыпочки и огляделась. Никого. Звук повторился. Мышь прислушалась и (о, ужас!) сообразила, что таинственный «кто-то» скребётся не просто рядом, а прямо под ней. Звук доносился из-под стоящего кверху дном горшка.

Ой-ёй-ёй! Мышь немедленно спрыгнула с него и отскочила в сторону. Цопанье смолкло, раздалось шипенье. На всякий случай Ночная Мышь отступила.

— Подумать только, это всё происходит под горшком — под моим горшком! — дрожащим голоском возмутилась она, а возмутившись, перепугалась до смерти.

Горшок был большой — кроха и забиралась-то на него в два приёма, цепляясь за ручку — он был лишь немногим ниже её. Горшок стоял на земле кверху дном с самого утра. Мышь зажмурилась и представила, как Страшное-Землеройное-Существо копошится в горшке (её горшке!), пытаясь выбраться на поверхность. Огромное. Чёрное. С во-о-от такими зубами и чешуёй! Оно скребётся и пыхтит, выползая из-под земли…

— Ой! — прошептала впечатлительная кроха, закончив фантазировать, и села на землю. Ворчанье под горшком усилилось. Мышь замерла.

— Я теб-бя не б-боюсь, — заявила она горшку дрожащим голосом.

Пыхтение сменил частый раздражённый стук.

— Чего стучишь — выходи! — крикнула воинственная малютка и, подумав, добавила, — тварь лупоглазая! — ей было очень страшно, а от страха Мышь всегда начинала ругаться нехорошими словами. К счастью, знала она их не слишком много.

(Так оно, как правило, и бывает — тот, кто громче всех ругается, тот сильнее всего боится).

«Кто-то» в горшке яростно заскрёбся.

— Ах так! — пискнула раззадорившаяся кроха и зажмурившись во второй раз (чтобы было не так страшно), подбежала к горшку и что есть мочи его толкнула. На этом приступ безумной храбрости прошёл, Мышь испуганно юркнула в траву и спряталась под новую шляпу.

— Меня нет! — тихонько пискнула она, уткнувшись носом в землю, и слушая, как выведенный из равновесия горшок, перевернувшись, съезжает с кочки. Когда он остановился, воцарилась тишина. Ночная Мышь лежала, затаив дыхание. Неожиданно кто-то обиженно пискнул у неё над ухом.

— Она ещё издевается!

Огромное зубастое чудовище не могло говорить этим тоненьким писклявым голоском, и осмелевшая Мышь подняла голову. Прямо перед ней на кочке сидел крошечный серый птенец, похожий на маленький пушистый клубок, и обиженно пыхтел.

— Я сижу, стучу, а она — песни поёт, — ни к кому не обращаясь, заявил он, — а потом ещё обзывается и издевается…

— Я не… — начала оправдываться Мышь, но птенец тут же её перебил:

— Всё бы вам, большим, нас, маленьких, обижать! Думаешь, если вымахала такая громадина, так всё можно?!

Мышь озадаченно молчала — громадиной её назвали первый раз в жизни. Раньше приёмная дочка Верёвочного Зайца была уверена, что именно она маленькое обижаемое существо, а тут выходило вовсе даже наоборот… В этой истории вообще было слишком много непонятного.

— Постой-постой! А как ты туда попал? Что ты вообще делал в моём горшке?! — запоздало полюбопытствовала Ночная Мышь.

— В её горшке — ну надо же! — фыркнул птенец, но тут же совсем другим, тоненьким голоском пожаловался, — это всё Мелкое-Вредоносное… Оно обещало показать мне бабочку! А затолкало в эту… лоханку… — птенец неприязненно покосился на откатившийся в сторону горшок, — а само убежало…

— Это не лоханка! — возмутилась Мышь, — это Ночной Горшок. Заяц назвал его в мою честь! Я Ночная Мышь, а это Ночной Горшок.

Но птенец не слушал её. Он был слишком увлечён описанием своих злоключений.

— Я стучал-стучал… Стучал-стучал…

— Ну, извини, — чистосердечно покаялась Мышь, — я ведь не нарочно. Как тебя зовут?

— Я — Птах! — гордо сообщил птенец, встопорщив пушок, которому ещё только предстояло стать перьями.

— А я — Мышь, — сказала воспитанница Верёвочного Зайца и, подумав, добавила, — Ночная.

— Очень приятно, — любезно отозвался птенец, — но правильно говорить всё-таки не «ночная», а «летучая» мышь.

— Не-а… — возразила ему маленькая спорщица, — летать-то я и не умею…

— Собственно говоря, я тоже… — признался Птах и посмотрел на небо. — Ой, мне наверное пора домой.

— Проводить тебя? — на всякий случай вежливо поинтересовалась Мышь, рассчитывая услышать в ответ вежливое «нет, спасибо, я сам».

— Проводить — скажешь тоже… — не то жалобно, не то обиженно пискнул Птах, — меня надо отнести… — и простодушно признался: — я ведь маленький…

— Да уж… — Мышь озадаченно покачала головой, а потом осторожно сняла с себя новую шляпу.

— Это тебя устроит?

— Вполне, — кивнул малыш, и добавил, совсем как взрослый: — тем более, что в моём положении выбирать особенно не приходится.

Несколько мгновений спустя можно было наблюдать удивительную картину — позабыв про горшок и венок, Мышь шествовала к краю поляны, неся на вытянутых лапах свою новую шляпу. В шляпе, словно в гнезде, восседал птенец и, вращая головой, давал Ночной Мыши ценные указания по доставке себя в родительский дом.