Паутинка Шарлотты - Элвин Брукс Уайт Страница 5

— Здесь каждый день похож на другой, — простонал он. — А я такой маленький, и у меня нет настоящего друга на скотном дворе. И к тому же дождик зарядил на весь день — значит, Ферн не придет из-за плохой погоды. Какой я несчастный! — И Вильбур снова заплакал, уже второй раз за два дня.

В половине седьмого Вильбур услышал, как гремит ведро. Это Лерви, промокший насквозь от дождя, готовил ему завтрак.

— Свинка, иди сюда, — позвал Лерви.

Вильбур не хотел есть, он хотел, чтобы его пожалели. Ему нужен был друг, с которым можно было бы поиграть. И он сказал об этом гусыне, которая тихонько сидела в углу овчарни.

— Давай поиграем! — предложил он.

— Не могу-гу-гу-гу! Я сижу на яйцах. У меня их восемь штук! Я га-га-га-грею их, чтобы им было тепло. Я ведь не какая-нибудь га-га-га-глупая вертихвостка! Ко-го-го-гда сидишь на яйцах, не до игр! У меня скоро будут гу-гу-гу-гусята!

— А я разве сказал, что у тебя будут жучки или червячки? — с обидой ответил Вильбур.

Потом поросенок попытался поговорить с ягнятами.

— Давай поиграем! — предложил он одному из них.

— И не подумаю, — ответил ягненок. — Во-первых, я не могу забраться к тебе в загончик, потому что я еще маленький, — мне не перепрыгнуть через загородку. А во-вторых, мне неинтересно играть с поросятами. И вообще, свинья для меня менее чем ничто!

— Что ты хочешь этим сказать? Гм, менее чем ничто… Мне кажется, менее чем ничто просто не бывает. Ничто — это предел ничтовости. Как что-нибудь может быть ничтее, чем ничто? Если есть на свете такое ничто, которое ничтее ничта, тогда должно быть что-то чтее этого ничта. Но если ничто — просто ничто, тогда ничтее его ничего быть не может!

— Ох, да замолчи же ты наконец! — оборвал его ягненок. — Оставь меня в покое! Иди поиграй сам с собой! Я не вожусь с поросятами.

Обиженный, Вильбур улегся на подстилку и стал слушать шум дождя. Вскоре он заметил крысенка, который карабкался по наклонной доске, служившей ему лестницей.

— Ты не хочешь поиграть со мной, Темпльтон? — спросил Вильбур.

— Поиграть? — удивился крысенок, шевеля усиками. — Поиграть? Я не совсем понимаю, что это значит.

— Ну, это значит забавляться, развлекаться, шутить, дурить, топать, хлопать, скакать и прыгать, ногами дрыгать — одним словом, веселиться от всей души, — объяснил Вильбур.

— Я никогда ничем подобным не занимаюсь, даже в исключительных случаях, — сухо возразил крысенок. — Я предпочитаю проводить время так:

Стащу тихонько корку — Снесу добычу в норку.

Я лентяй и обжора, а не весельчак. Вот сейчас я собираюсь пойти к корытцу и съесть весь твой завтрак, раз уж у тебя не хватает ума, чтобы сделать это самому.

И крысенок Темпльтон юрко прошмыгнул вдоль стены и нырнул в подземный ход, который он прорыл от двери сарая до поросячьего корытца, стоявшего во дворе.

Темпльтон был хитрюга, всегда себе на уме. И подземный ход был верхом его ловкости и смекалки. Этот лаз давал ему возможность незаметно пробираться от сарая до укромного местечка под корытцем, не выходя на поверхность. Он прорыл множество ходов и норок на скотном дворе мистера Цукермана и мог тайно путешествовать под землей. Днем он обычно спал, а на поиски добычи выходил по ночам.

Вильбур увидел, как крысенок скрылся в подземном туннеле, и через секунду острый крысиный носик уже выглядывал из-под деревянного корытца. Темпльтон осторожно взобрался на борт кормушки. Такого зрелища Вильбур вынести уже не мог.

В мрачный, непогожий день видеть, как кто-то чужой ест из твоего собственного корытца! Он знал, что Темпльтон промокнет насквозь, стоя под проливным дождем, но даже это не утешало поросенка.

Одинокий, всеми покинутый и голодный, он бросился на свою подстилку и зарыдал.

Поздно вечером Лерви подошел к мистеру Цукерману и сказал:

— Мне кажется, что поросенок заболел. Он не прикоснулся к еде.

— Дай ему пару ложек серы и добавь патоки, — распорядился мистер Цукерман.

Вильбур не понял, что с ним делают, когда Лерви схватил его и насильно сунул в рот лекарство. Это был самый скверный день в его жизни. Ему было неясно, сможет ли он дальше выносить гнетущее одиночество.

Пришел вечер, и вскоре стало совсем темно. Были различимы только тени, да слышно чмоканье овец, жевавших траву, да позвякивание коровьей цепочки.

Можете себе представить, каково было удивление Вильбура, когда из темноты раздался голосок, которого он никогда раньше не слышал. Голосок был тоненький, но приятный.

— У тебя нет друга, Вильбур? — спросил кто-то у него. — Я наблюдала за тобой весь день, и ты мне очень понравился.

— Но я тебя не вижу! — закричал Вильбур, вскочив на ноги. — Кто ты? И где ты?

— Я здесь, наверху, — ответил тот же голос. — Спокойной ночи, Вильбур. Мы увидимся утром.

Глава 5. Шарлотта

Ночь казалась бесконечной. В животе к Вильбура было пусто, но зато в голове было полно мыслей. А когда мысли одолевают на голодный желудок, трудно заснуть. За ночь Вильбур просыпался несколько раз, прислушиваясь к звукам и пытаясь угадать, который час. В сарае никогда на стояла абсолютная тишина. Даже в полночь кто-нибудь копошился или перешептывался. В первый раз Вильбур проснулся из-за Темпльтона, который пытался прогрызть дырку в деревянном сундуке с зерном. Зубы его скрежетали о доски.

«С ума он сошел, что ли? — подумал Вильбур. — Ходит-бродит тут всю ночь напролет, точит зубы, портит чужое добро! Почему это он не спит, как все порядочные животные?»

Второй раз Вильбур проснулся оттого, что гусыня ворочалась в гнезде, разговаривая сама с собой.

— Который час? — шепотом спросил поросенок у гусыни.

— Га-га-га-гарантирую, что не меньше половины двенадцатого, — сказала гусыня. — А ты почему никак не уго-го-го-гомонишься?

— Лезет в голову всякое… — ответил Вильбур.

— А вот мне нико-га-га-гда ничего-го-го-го в го-го-го-голову не лезет, — похвасталась гусыня. —

Я на яйцах целый день, И вообще мне думать лень.

А ты когда-нибудь пробовал сидеть на яйцах?

— Нет, — вздохнул Вильбур. — Наверно, это очень неудобно. А сколько времени нужно, чтобы гусенок вылупился из яйца?

— Примерно месяц. А знаешь какая я хитрая? Днем, если тепло, я укрываю яйца соломой, а сама иду гу-гу-гу-гулять.