Пятеро детей и чудище - Эдит Несбит Страница 5

— Ну, слава Богу, пришли! — сказала Джейн, входя в садовую калитку.

Няня Марта стояла у дверей дома и, прикрывая рукою глаза от солнца, беспокойно глядела вдаль.

— Вот, няня, возьмите его!

— Ну, слава Создателю, хоть один-то цел! — сказала она. — А где же другие-то! Кстати, а вы-то кто такие будете?

— Как кто? Это мы! — ответил Роберт.

— А как этих «мы» называют, когда они дома бывают? — презрительно спросила Марта.

— Говорят вам, это мы, — сказал Сирил. — Я — Сирил, а это — все остальные, и мы очень хотим есть. Пустите же нас и не будьте глупой идиоткой.

Марта не пожелала даже обратить внимания на дерзкие слова Сирила и только загородила перед ними дверь.

— Я знаю, что мы теперь на себя не похожи, но все таки я — Антея. И мы все ужасно устали, а время обеда уже давно прошло.

— Так и ступайте обедать к себе домой. А если это наши дети научили вас такую комедию ломать, так скажите им от меня, что им за это попадет.

С этими словами Марта сердито захлопнула дверь и заперла ее на ключ. Сирил изо всей силы дернул звонок. Ответа не было.

Через некоторое время кухарка высунула голову из окна столовой и крикнула:

— Убирайтесь-ка вы отсюда подобру-поздорову, да поживей, а то я сейчас за полицейским пойду!

— Ой, дело плохо! — сказала Антея. — Уйдем, уйдем скорее, пока нас не посадили в тюрьму.

Мальчики говорили, что все это вздор и что нет таких законов в Англии, по которым можно было бы посадить человека в тюрьму только за то, что он стал прекрасным, как майское утро, однако уверенности в его словах не было и в конце концов они всем скопом побрели из сада на дорогу.

— Я думаю, когда солнце сядет, мы опять станем такими же, как были прежде, — сказала Джейн.

— А! — вскрикнула Антея. — А вдруг после захода солнца мы обратимся в камни, как те мегатерии, и завтра никого из нас не будет в живых?

Она заплакала, а за ней и Джейн. Даже мальчики побледнели. Никто не мог сказать ни слова.

Это был ужасный вечер. Поблизости не было ни одного дома, где можно было бы достать корку хлеба или стакан воды. В деревню идти боялись, потому что туда пошла Марта с корзинкой, а в деревне был полицейский. Правда, они были прекрасны как майское утро, но это плохое утешение, когда вам и есть и пить хочется, словно бедуину, заблудившемуся в песчаных холмах пустыни.

Трижды пытались дети добиться, чтобы прислуга впустила их в дом и выслушала их рассказ, но все напрасно. Тогда Роберт пошел один, рассчитывая залезть в одно из задних окон, отпереть дверь и впустить остальных. Но все окна были слишком высоко, и в конце концов Марта вылила на него кувшин холодной воды. «Убирайся прочь, итальянская обезьяна!» — крикнула она при этом.

После всех напрасных хлопот дети уселись рядом под изгородью, спустив ноги в сухую канаву. Они ожидали захода солнца и размышляли, что же с ними будет, когда оно закатится: обратятся ли они в камень, или только вернутся в свой прежний вид. И все чувствовали себя страшно одинокими среди чужих, незнакомых лиц, и каждый старался не смотреть на других, потому что, хотя голоса остались у всех прежние, но лица были так поразительно красивы, что даже и глядеть на них было неприятно.

— Нет, я не верю, что мы окаменеем, — сказал Роберт, нарушая долгое и тягостное молчание. — Ведь Чудище обещало завтра исполнить другое наше желание, а как бы оно могло это сделать, если мы будем каменные?

Другие поддержали: «Конечно, не могло бы!» Но все-таки это соображение не совсем их успокоило.

Опять воцарилось молчание, еще более продолжительное и тяжкое. Его нарушил Сирил. — Я не хочу пугать вас, девочки, — сказал он вдруг. — Но только я чувствую, что со мной уже что-то происходит: моя левая нога совсем омертвела. Наверно, я начинаю каменеть. Через несколько минут и с вами то же будет.

— Ничего! — сказал Роберт ласково. — Быть может, ты только один окаменеешь, тогда мы станем беречь твою статую, ухаживать за ней и украшать ее венками.

Но когда оказалось, что Сирил только отсидел себе ногу, а затем ее начали колоть тысячи иголок и она вновь вернулась к жизни, то все остальные очень рассердились.

— Как тебе не стыдно! Перепугал нас из-за пустяков, — ворчала Антея.

Снова наступило молчание. Его прервала Джейн:

— Если все кончится хорошо, то мы попросим Чудище, чтобы на следующий раз прислуга ничего не замечала.

Остальные только что-то промычали в ответ. Они чувствовали себя такими несчастными, что им и думать ни о чем не хотелось. В конце концов совокупность таких неприятных чувств, как голод, страх, скука и усталость сказалась в одной очень утешительной вещи, а именно — сне. Дети заснули все рядышком, закрыв свои дивные глазки и открыв свои красивые ротики.

Антея проснулась первая. Солнце уже закатилось, и наступили сумерки. Она сильно ущипнула себя за ногу. Убедившись, что тело ее не каменное, она принялась щипать и других.

— Вставайте! — кричала она, чуть не плача от радости. — Все кончилось благополучно, мы не окаменели. А ты, Сирил… У, какой ты опять стал хороший. Некрасивый, с веснушками, с маленькими глазенками, и совсем рыжий. И вы все прежние, — прибавила она, чтобы и другим было не завидно.

Когда они пришли домой, Марта сперва долго их бранила, а потом рассказала им о незнакомых детях:

— Такие-то красавчики, что просто загляденье! Но уж и назойливые, да и озорники порядочные.

— Мы их видели, — ответил Роберт, знавший по опыту, что Марту никакими объяснениями все равно ни в чем не убедишь.

— Да вы-то где пропадали весь день-деньской, скажите-ка мне? — допытывалась Марта.

— Мы были на лугу.

— Чего же вы домой не шли?

— Из-за них.

— Из-за кого это?

— А вот из-за этих красивых детей. Они продержали нас до заката солнца. Мы не могли вернуться, пока они не уйдут. Ах, вы не знаете, как мы их ненавидим! Дайте же нам поскорее поужинать. Нам так есть хочется!

— Еще бы есть не хотеть, когда целый день без обеда прошатались! — сказала Марта сердито. — Ну, это вам урок: не связывайтесь с чужими ребятами, а то еще, того и гляди, корь схватите. Если вы их еще раз встретите, то и не разговаривайте с ними и даже не глядите на них, а прямо идите и скажите мне. Я уж с ними разделаюсь!

— Если мы только их когда-нибудь увидим, то непеременно скажем тебе, — отвечала Антея. А Роберт, нежно поглядывая на холодное жаркое, принесенное кухаркой, добавил вполголоса, но вполне чистосердечно: — Уж лучше бы нам никогда их больше не видать.

И правда, этих красавцев дети больше никогда не видели.