Легко ли быть человеком. Сказки для взрослых - Людмила Кузнецова-Логинова Страница 42

И не Антошка она теперь была уже вовсе, а Антонина Ивановна, и девушка из себя стала видная, красивая и ладная, и женихов стаи вокруг увивались, а из памяти не уходило молодое, синеглазое, чернобровое лицо Степана Андреевича (жениха-то так именно и звали). И никто и ничто воспоминания те перебить не смогло, ожгло сердце тринадцатилетней девчонки недетским огнем и на всю жизнь спалило. Ни один из женихов ей был не мил, все куда-то рвалась, чего-то ждала, что-то искала. И казалось ей, вот сейчас выйдет на улицу, завернет за угол – и встретит его.

Вот и гнало ее все годы с места на место, вроде перелетной птицы, вот и хотелось ей новых людей вокруг, новых знакомств и встреч. И специалист была отменный, никакой работы не боялась и не стыдилась, не одно заброшенное хозяйство подняла. А вот с личным не заладилось. Семьи не завела и детей не имела, хотя душа так и тянулась к малышам. Первая была их подруга, заступница и баловница.

Что тут скажешь, а того более, что поделаешь? На нет и суда нет. Так вековухой и на пятый десяток перевалила. Жизнь-то как перевернутая страница, перекинул одну, другую, третью, глядь, а уж и книга-то почти что прочитана. И все так незамысловато и незаметно получилось, вроде как и не начинал жить еще, а уж другим место уступай. Так что вечерами по-над рекой наша Антонина Ивановна шальными веснами домой бежала и только. Это другим в кустах соловьи пели, луна с небес ярче яркого светила да разнотравье духмяное свиданья ароматом наполняло.

И не для нее весла лодки в вечернем тумане по воде хлопали, то другую парочку качала и баюкала благожелательная к влюбленным ночная река. И не потому, что желающих свиданий кавалеров у нее не было, а потому, что улыбка одна озорная сердце ее на всю жизнь в плен забрала. Так вот и получилось, что погрустит она, погрустит, опечалится, покручинится, а потом опять за работу – глядь, оно все и забылось – грусть и тоска. И опять жизнь вроде даже ничего, успевай только поворачиваться. Времени на дела никак не хватает, до грусти ли тут?

Вот поехала она как-то в город по делам своим производственным и на рынок зашла. Дело было летом, фруктов разных южных полным-полно, захотелось ей черешни, абрикосов, чего на русском селе отродясь не росло. Ходит Антонина Ивановна по рынку, к фруктам присматривается да приценивается, и вдруг ее как током шибануло, ноги к земле приросли и ни с места. У прилавка с черешней, чуть ее напротив, Степан Андреевич в очереди.

Стоит она столбом, на него во все глаза смотрит, а сдвинуться и сказать хоть что-то не может. Только так и жжет его глазами. А он ничего из себя, все еще красивый, только черные смоляные кудри поседели, все в инее, глаза не такие синеющие – поблекли малость, а про зубы сказать ничего нельзя, усы отпустил. Ну и поправился заметно, кряжистым стал.

Глянул на нее раз, другой, о чем-то задумался, потом опять на нее обернулся. Узнать, конечно, не узнал, где там, он и тогда ее, тринадцатилетнюю девчонку, не примечал, а теперь, когда ей все сорок – где уж там, но, видно, что-то знакомое ему в ее лице было, потому что он тоже вроде на нее стал в упор глядеть. Пришлось ей чугунные ноги от земли отрывать, прокашляться (голос куда-то, видишь, подевался) и к нему подойти. Неудобно так-то среди толпы глазеть друг на друга.

– Здравствуйте, Степан Андреевич, наверное, не помните вы меня, а я вас сразу узнала. Все работаете агрономом или другое что наладили для себя?

Он заулыбался, закивал головой, руку протягивает:

– Здравствуйте, здравствуйте, Анастасия Ивановна. Почему не помню, я вас тоже сразу узнал, хоть мы давненько не виделись. Может, отойдем в сторону, поговорим немного, сколько всего есть вспомнить!

Тоня улыбнулась, а в голове мелькнуло: «С чего это он меня Анастасией-то обозвал? Не помнит, конечно, не помнит, где уж там». А сама руку свою, за которую он ее с рынка тащит, не отнимает, и так-то ей хорошо, покойно и радостно, как никогда в жизни.

Вышли из толпы, вот так держась за руки, пошли по улице, на какой-то лавочке в незнакомом скверике присели.

– Ну, кто первый начнет? – весело заговорил Степан Андреевич. – Помните, вы всегда так в классе говорили, когда вопрос нам задавали, а мы ведь учились плохо, если честно сказать, и не учились вовсе. Как мыши сидели, боялись, каждый думал, только бы не я. Это я потом за химию взялся на совесть и химиком стал, а не агрономом, как вы почему-то подумали.

Антошка сидела и ничегошеньки не понимала, голова у нее шла кругом, и понимать ей ничего не хотелось, а хотелось вот так сидеть бесконечно – плечом к плечу и ее рука в его руке. Да еще хотелось безотрывно смотреть в дорогое, конечно же, постаревшее, но все еще очень молодое лицо.

«Сколько же ему сейчас лет? Ведь он меня лет на пятнадцать старше, а выглядит почти ровесником?»

– Вы замечательно выглядите, – услышала она вдруг голос Степана Андреевича, – почти совсем не изменились, хоть столько лет прошло.

– Так уж и не изменилась? – нашла Антошка силы разлепить в усмешке склеившиеся губы.

– Конечно, изменения кое-какие есть, – заторопился оправдаться Степан Андреевич, – но совсем-совсем небольшие, честное слово, поверьте.

Антошка выдернула руку, замахала на него:

– Да что вы такое говорите, быть этого не может, я же ребенок тогда была, а сейчас почти старуха.

Степан Андреевич вскочил со скамейки, схватил обе ее руки, прижал к груди.

– Ну зачем вы так – «старуха», я насчет ребенка не знаю, не назвал бы вас в те времена так, но вы были тогда и сейчас остались очень и очень красивой. Мы ведь в вас всем классом влюблены были, и девчонки и мальчишки, жаль только, вы мало с нами побыли, уехали быстро. Но я вас всю жизнь свою помнил и химиком из-за вас стал.

«О чем это он?» – мелькнула и исчезла мысль у Антошки, потому что сама она просто растворилась в незнакомых ощущениях.

– Ну расскажите же что-нибудь о себе, вы ведь замуж тогда вышли. Как живете, есть ли дети?

Антонина провела рукой по лбу, пытаясь собрать и привести в порядок мысли.

– Замуж я не вышла, детей у меня нет, живу одна, работаю в соседнем с городом селе агрономом.

Теперь уже Степан Андреевич смотрел на нее с недоумением.

– А химия? Совсем забросили, надоели вам ученики, наверное?

Тут Антошку осенило. Он же ее за кого-то другого принимает, а она-то, дура, обрадовалась, ну да ладно, надо узнать, почему он из агрономов в химию подался и где семья его, та сказочная чудо-невеста в белой пене.

– Вы-то как поживаете, как семья, детки? Поди, уж совсем большие, сколько их у вас?

Степан Андреевич чуть отвернулся:

– Да нет у меня семьи. Ни жены не завел, ни детей. Химия не дала, всю жизнь ей отдал, теперь бобыль бобылем.