Шедевр - Элис Броуч Страница 41

— Вы думаете, он все четыре рисунка украл? — ошарашенно спросил Карл.

— Не знаю, может, не сам, а нанял кого-то, — задумчиво ответила она, устало оперлась на стол и снова взглянула на «Мужество». — С этим-то рисунком у него вообще хлопот не было. Уж лучше бы я его сразу в подарочную бумагу завернула и лично Денни вручила.

Джеймс, бледный от усталости, следил за разговором взрослых. У него сегодня был очень трудный день.

— Вы говорите, что эти рисунки нельзя продать? И нельзя даже никому показать или рассказать, потому что полиция их ищет? Так зачем же он это сделал?

Кристина разглядывала рисунки на столе:

— Может быть, ему просто хотелось посмотреть на все четыре разом… полюбоваться ими в полном одиночестве.

Марвин вспомнил, как Денни со слезами на глазах любовался рисунками у себя в кабинете.

— А что теперь делать? — Карл повернулся к Кристине. — Будете звонить в ФБР?

— Если все подтвердится… — поморщилась Кристина. — Представляете заголовки в завтрашних газетах? Что с ним будет? И с нашими музеями? И со всеми нами?

— А его посадят в тюрьму? — снова спросил Джеймс.

Карл и Кристина молчали. А потом Карл сказал:

— Посмотри, какое у Справедливости выражение лица. Теперь ты понимаешь, от чего она такая грустная.

Джеймс вопросительно смотрел на отца, и тот объяснил:

— Понимаешь, иногда правильный поступок причиняет ужасную боль.

Больше обсуждать было нечего. Марвин с тяжелым сердцем затаился под воротником куртки.

Карл тряхнул головой:

— Придется звонить в ФБР. Рассказать им про рисунки. Только я все равно не понимаю, как ты их нашел, Джеймс. Как ты вообще попал в эту квартиру? Откуда ты узнал, что они там?

Джеймс неловко отвернулся, чтобы не смотреть отцу в глаза.

— Я же сказал, я нашел адрес… просто догадался… — почти шепотом ответил он. — А потом пришел туда и скрепкой открыл…

— Что? — Карл не верил своим ушам. — Ты взломал замок?

— Вроде того, — мальчик повернулся к Кристине, и Марвин понял, что сейчас он постарается сменить тему. — А почему вы просто не можете вернуть рисунки — и все? Вернуть — это ведь самое главное. Зачем вам рассказывать полиции про Денни?

Кристина легонько коснулась его волос.

— Понимаешь, это преступление. Подумай о дюреровских добродетелях… Умеренность, Благоразумие, Мужество и Справедливость. Справедливость, которая превыше всего. Согласись, наш долг — вести себя в соответствии с этими добродетелями.

Джеймс в тревоге перевел взгляд на отца:

— Но как насчет всего остального? Как насчет того, чтобы другим помогать? Это же тоже важно? Денни — твой старый друг.

Но он совершил ужасный поступок, захотелось крикнуть Марвину. Как же он, Марвин, рассердился, когда Денни по телефону утешал Кристину, притворяясь, что не знает о пропаже рисунка! Денни ей солгал. Он их всех обвел вокруг пальца.

Да, но Джеймс-то этого не знает, вдруг сообразил Марвин. Для Джеймса Денни — милый, слегка запутавшийся человек, который без ума от Дюрера.

— Древние греки утверждали, что каждая из этих четырех добродетелей содержит в себе все остальные, помните? — Кристина поглядела на Карла.

Тот покачал головой:

— Нет, не согласен. Денни — мой добрый друг, я просто не могу поверить, что он способен на такой поступок. Но если это правда… Как насчет сострадания? Как насчет прощения?

Марвин высунулся из-под воротника — еще раз взглянуть на миниатюрные рисунки. Четкие, уверенные линии, казалось, не оставляли места для прощения. В них были мощь и владение собой. Одна девушка борется со львом, другая отмеряет вино, третья отказывает крылатому почитателю, четвертая опирается на меч. Прощение — добрее и щедрее. Прощая, мы скорее даем что-то другому, чем требуем чего-то от себя.

— Это преступление. И не нам решать, что делать, — тихо повторила Кристина и протянула руку к телефону. — Кто знает? Может, я не права. Может, найдется объяснение, о котором мы даже не подозреваем? Но мы обязаны известить ФБР, и пусть они со всем этим разбираются.

Набирая номер, она прошептала:

— Удивительно! Все четыре «Добродетели» — вместе. Как и задумал Дюрер.

Марвин еще раз вгляделся в каждый рисунок, ослепительно прекрасный до самых мельчайших деталей. Странные они, люди, столько суеты из-за таких маленьких штуковин. Но это почему-то приятно.

Карл притянул сына к себе.

— Агенты ФБР захотят с тобой поговорить, сынок. Но пока — идем-ка домой. Вскрытые замки, украденные и вновь обретенные шедевры… Я бы сказал, на сегодня хватит.

Домой. Марвин вдруг понял, что он страшно соскучился по Маме с Папой, по своему ватному шарику, по всей своей многочисленной суматошной родне. Даже по Элен. Ему не терпелось очутиться дома.

Благополучное возвращение

Возвращение Марвина наделало много шуму, не счесть было восторженных восклицаний и суровых упреков, радостных объятий и заявлений в духе «Ну, я же тебе говорил!». Джеймс спустил Марвина на пол возле мойки, и жучок, пробравшись сквозь лаз в штукатурке, попал наконец в знакомую гостиную. Тут его немедленно окружила толпа обеспокоенных родственников, и десятки лапок потянулись похлопать его по спинке.

— Марвин! — хором воскликнули Мама с Папой, обнимая и целуя сыночка.

Родители совсем извелись, пока сыночка не было дома, потому что сами разрешили ему отправиться в это ужасное и опасное путешествие.

— А мы-то, мой мальчик, думали, что тебе крышка, — гудел дядя Альберт. — Ушел из дома людям помогать — просто безобразие.

— Совершенное безобразие, — поддакивала бабушка. — Слушал бы старших! Хватит уже заниматься людскими делами, ни к чему хорошему это не приведет.

— Марвин, — Элен глядела на него, вытаращив глаза, — ты себе не представляешь, как мы волновались. Я была просто уверена — с тобой ужас что происходит. Когда я узнала, что ты отправился обратно в музей, я сказала себе: «Как бы он не утонул в этой бутылке чернил…»

— Элен, — одернула дочь тетя Эдит.

Марвин, вспомнив, как Элен бултыхалась в черепашьем аквариуме, буркнул себе под нос:

— Ты-то знаешь, я неплохо плаваю.

В остальном он молча, без жалоб, выслушал все упреки. Теперь он понимал — его родня бывает надоедлива, но они так себя ведут от любви к нему, Марвину. Все-таки ужасно приятно — все о нем волнуются, носятся с ним, он — центр внимания. А как ужасно одиноко ему было еще вчера, когда он боялся, что больше никогда не увидит ни Папу, ни Маму, ни остальных родственников. Именно этого ему так недоставало во время путешествия с «Мужеством» — любви и привязанности, сплетающей их всех в тесный семейный кокон. В каком-то глубинном смысле все, что с ним случилось — и прекрасное, и ужасное — коснулось и его родни. Каждый переживал за него, как за самого себя.