Дети Шахразады - Антонина Глазунова Страница 35

– Очень может быть, – благосклонно согласился потомок великой сказительницы. – Хотя, по преданию, Шахразада рассказывала сказки царю Шахрияру, а не великому халифу. Не путайте, пожалуйста, вымышленного Шахрияра со знаменитым и реально жившим Гаруном аль-Рашидом. Кстати, имя Шахрияр, может быть, не имя, а титул или псевдоним, потому что «Шах» – это шах, царь, а «Рияр» – райский сад. То есть царя звали «Султан рая», что-то в этом роде, вымышленное имя.

– Кстати, а были ли у нее дети вообще? – вдруг заинтересовался пра-пра-правнук халифа. – Все-таки документально зафиксированы тысяча и одна ночь, которые царь провел с ней вместе. Это сколько же лет? – Банкир быстренько считал в уме. – Это ж больше двух лет!.. Два и семь десятых года! Не только же сказками развлекались, а? – Он вопросительно посмотрел на окружающих, ожидая подтверждения.

– Не только, – со знанием дела подтвердил разбойник-бедуин. – Тем паче, что закон запрещает мужчине воздержание. Помните? Шахрияр сначала возлежал с несравненной Шахразадой, кстати, в присутствии ее младшей сестры, а уж потом, удовлетворенный, наслаждался восхитительными рассказами. Соловья баснями не кормят, мои дорогие дамы! – Мужчины многозначительно посмотрели на современных Шахразад, а бабушка хихикнула. – Так что дети, конечно, были и у царя Шахрияра, и у Абассийского халифа, чему ты, мой милый, наглядное подтверждение.

– Погодите! Раковины сказали – потомок Пророка, то есть Мухаммеда, я правильно понимаю? А при чем тут Пророк? – вспомнила Маша и почесала в рыжей голове. По марксизму-ленинизму она имела пятерку, а вот ислам в школе не проходили…

– Это как раз просто, – охотно объяснил профессор Халед, – Гарун аль-Рашид принадлежал к династии Аббасидов, второй после Омейядов династии арабских халифов. Они же, в свою очередь, происходили от Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба, дяди Мухаммеда. Это – прямое родство. Так что кровь Пророка налицо.

– Раковины всегда все знают, – кивала головой мудрая бабушка.

* * *

Обратно вернулись, разумеется, на современнейшем профессорском «мерседесе» – с кондиционером, подушками, баром и прочими элементарными удобствами.

– Вы что – с ума сошли? – возмущался житель пустыни – Так рисковать на верблюжьей тропе?! Только отчаянные пацаны соглашаются проводить караван над сумасшедшей пропастью! Вы что, всерьез думаете, что те сто пятьдесят человек, что живут здесь постоянно, общаются с внешним миром через это ущелье Шайтана?..

Оказалось, что по другую сторону неприступной скалы, в которой была вырублена смертельная тропа, шло вполне сносное асфальтированное шоссе – узкое, извилистое и разбитое, но вполне пригодное даже для небольшого грузовичка, на котором бедуины привозили еду в стойбище и отвозили на базар выловленную рыбу и женские поделки.

Вернулись, они приняли душ и тут же прилегли на зеленом газончике перед коттеджем – отдохнуть от удивительных приключений и переварить в тишине и спокойствии сногсшибательную информацию, ливнем обрушившуюся на беззащитные неподготовленные головы.

Давид лежал на белом пластиковом шезлонге, глядел в синее, темнеющее небо с выступающими на нем мелкими капельками звезд, машинально поглаживал опаловое кольцо и думал, что он – потомок грозного халифа. Как странно. Как удивительно нести в себе эту информацию. Но – какую? Что мы знаем о нашем прошлом, о наших прадедах, об их характере, привычках, пороках, черт возьми? А ведь из этого происходят и наши характеры и свойства, а значит – наша жизнь и судьба, которую мы сами строим. Кто они – наши предки? Какую информацию от них мы передаем своим потомкам? Давид никогда не задумывался об этом, но теперь вся жизнь вдруг приобрела совсем другой смысл. И он не знал – какой, и как он будет жить дальше… Мелькнула мысль, что надо бы проделать генетические тесты, как-нибудь постараться подтвердить свое происхождение. Но важно ли это? Даже если окажется, что все эти Шахразадские сказки – просто выдумка озорника-профессора, все равно, я – человек, ответственный за ту информацию, которую передам потомкам. Господи, неужели уже можно говорить о потомках? Неужели я буду отцом?..

Он посмотрел на соседний шезлонг, где, по-кошачьи свернувшись в клубочек, задремала уставшая Маша. Медные кудри, отливающие красным в багровых лучах заката, прикрывают острые плечи, худые ноги согнуты в коленях, между ними просвечивает узкая полоска травы. Плоский тощий живот мерно вздымается и опадает при дыхании, длинные узкие руки прикрывают крошечную грудь. Неужели там, внутри, в такой знакомой и домашней Маше, живет кто-то еще? Кто-то маленький и неведомый, пугающий своей неизвестностью.

Давид всмотрелся в расслабленное дышащее тело… и вдруг увидел его совершенно другим взглядом. Вдруг оно показалось ему загадочным и запретным, как мамина деревянная шкатулка, в которой она хранила свои скромные сокровища – обручальное кольцо, бабушкины серьги, цепочку, подаренную на рождение первенца… Небогатые, но удивительно дорогие сердцу, потому что были связаны с любимыми людьми, счастливыми воспоминаниями давно прошедшего детства и юности. Шкатулка с драгоценностями – темная, потрескавшаяся от времени, невзрачная, но удивительная любовью и воспоминаниями, хранящимися в ней. И он вспомнил поразительные слова Сент-Экзюпери: «пустыня прекрасна, потому что в ней скрываются родники»… Любимые вещи как бы сияли через простые деревянные стенки, озаряя старое полированное дерево призрачным волшебным светом.

Давид вгляделся в спящее лицо жены. В этой невзрачной, такой знакомой, такой будничной оболочке теперь скрывался родник, родник новой жизни… И оболочка изменилась, она стала восхитительна, прекрасна и загадочна.

Как же я раньше не замечал?

Волна нежности захлестнула его. Это хрупкое тело – такое тонкое, беззащитное, скрывающее внутри тайну. И крохотный комочек жизни внутри – совершенно непостижимый, мяконький. Как же теперь обращаться с ней? Ведь он – внутри?..

…Дубина стоеросовая, раньше только и думал, как бы трахнуть, а теперь? Что делать теперь, чтобы не повредить его?.. Все странно и непонятно, но так ново и таинственно!..

Давид приподнялся на локте и зачарованно стал разглядывать спящую женщину так, как будто видел ее впервые. Собственно, он действительно видел ее впервые – не как суетливую домохозяйку, не как соблазнительную любовницу, не как болтливую и надоедливую женушку. Он смотрел на особый мир, вместилище других миров и продолжение прежних, смотрел как на цепочку, соединяющую Прошлое и Будущее. Маленький рыжий Космос, зябко поежившийся на жестком пластиковом шезлонге…

Внезапное беспокойство овладело им, тревога нарушила покой тихого вечера. Тысячи важнейших вопросов закрутились в воспаленном мозгу, и он не знал ответов на них. Как она родит – такие узкие бедра?.. Как она выкормит младенца – ведь у нее совсем не развита грудь?.. Женщины во время беременности такие нервные – хватит ли у меня терпения и выдержки? И как теперь любить ее? И хватит ли у меня любви для нее и для него?.. Как теперь жить?..

Внезапно он испугался. Испугался – и вспомнил собственные хвастливые слова: «Я никогда ничего не боюсь!».