Под крыльцом - Кэти Аппельт Страница 30

Когда Зоркий Сокол перестал как одержимый ходить вдоль ручья и упал на землю, девочка подошла к нему и села рядом. Она не знала, что сказать ему. Она не могла найти нужные слова. Какими словами выразить горе утраты? Поэтому она тихонько положила голову ему на плечо, как раньше, когда она была ещё совсем крошкой. Она протянула руку и легонько коснулась его подбородка, погладила его по щеке. Что ещё она могла для него сделать?

Птицы наконец перестали кружить над деревней и улетели обратно к своим гнёздам. Они тоже сделали всё, что могли. Девочка сидела возле отца, прижавшись к его сильному плечу, и смотрела на глиняный горшок, разукрашенный полумесяцами и изображением огромной змеи. Её опять поразил грациозный изгиб змеиного тела, бриллиантовый блеск чешуи, изящная голова с широко расставленными сверкающими глазами. Праматерь. Девочка съёжилась под взглядом нарисованных глаз, и ей почудилось, что раздвоенный змеиный язык затрепетал, словно Праматерь что-то хотела сказать ей. И девочка вдруг поняла: вот кто знает всё, что творится в лесу. Вот кто может рассказать, что случилось с мамой. Вот кто объяснит, почему она исчезла.

Надежда повеяла лёгким ветерком, погладила её по волосам и ласково шепнула ей на ушко имя, которое она с тех пор всё время твердила про себя: «Праматерь…»

Теперь девочка знала, что делать. Надо найти Мокасиновую Праматерь. Праматерь поможет. Она знает, как найти маму. Она знает, как спасти отца.

Праматерь и её древняя магия. Праматерь всё знает.

73

Ночью, дождавшись, когда отец уснёт, девочка села на своей циновке. Рядом с ней стоял разукрашенный горшок. Слабый свет молодого месяца выхватывал из темноты блестящий ободок. Девочка легонько погладила его кончиками пальцев — точь-в-точь как это делала мама, когда разглаживала и выравнивала глиняную стенку. Ей показалось, что горшок в ответ тихонько загудел. Она встала, подняла его и крепко прижала к себе. На этот раз он уже не был таким тяжёлым. Она тихонько вышла из хижины и, неслышно ступая, отправилась на берёг ручья, стараясь никого не разбудить, особенно отца, и во сне дышавшего надеждой.

Добравшись до воды, она, как и утром, поставила горшок на мягкий песок, погладила его круглые, гладкие бока и шепнула ему:

— Не скучай! Я скоро вернусь.

И, словно в ответ, сквозь темноту в бледном лунном свете нежно блеснул маленький полумесяц — один из тех, что мама заботливо выдавливала большим пальцем под самым ободком горшка. Попрощавшись со своим подарком, девочка нашла отпечатки маминых ног на песке и, ступая след в след, вошла в воду. Она была такой холодной! Девочка судорожно глотнула воздух, чтобы не закричать.

Когда вода дошла ей до подбородка, она затаила дыхание и медленно легла на спину. Сколько раз она плыла так по этому лесному ручью! Мама научила её держаться на поверхности воды и плыть по течению, которое само принесёт тебя куда надо. Во время купания мама всегда была рядом. Она поддерживала её в воде и, если дочка оказывалась на середине ручья, подталкивала к берегу. Теперь она была одна. Один на один с водой, которая кружилась и бурлила вокруг неё. Раньше течение казалось ей не таким быстрым. Она оглянулась, чтобы в последний раз взглянуть на горшок. На его гладком боку ярко блестела гравировка — портрет Праматери.

Вода плеснула ей в лицо, и у неё перехватило дыхание. Она вдруг испугалась и стала судорожно бить руками по воде, пытаясь справиться с течением. Но испуг длился лишь одно мгновение. Потом она вспомнила. Праматерь. Она всё знает. Она поможет. Надо найти Мокасиновую Праматерь. Девочка перестала бороться с течением, и оно понесло её дальше и дальше к югу, пока наконец не прибило к противоположному берегу. Оказавшись на той стороне, малышка вышла из воды и направилась в густую лесную чащу.

Деревья, которые видели всё это, не проронили ни слова. Если бы они могли говорить, то сказали бы, что это не к добру, — негоже маленьким девочкам уходить так далеко от дома. Но они молчали. И вот тысячу лет назад единственная дочка Ночной Песни и Зоркого Сокола поплыла вниз по течению ручья, переправилась на другой берег и отправилась на поиски Мокасиновой Праматери. Но она уплыла слишком далеко на юг. Маленькая девочка, светившаяся надеждой. Она заблудилась. Одна в лесу. Одна-одинёшенька.

74

По лесу бродил охотник. Барракуда. День и ночь он думал только об одном — как выследить и убить Царя-аллигатора. По ночам он подолгу плавал вдоль илистой протоки на своей пироге. Время от времени огромная тварь давала о себе знать — на поверхность воды возле лодки всплывали и лопались пузыри. Это происходило не каждую ночь и всякий раз в разных местах.

Барракуда знал: Царь-аллигатор где-то здесь. Он знал, что зелёное чудище смеётся над ним, дразнит его. Это был необычный аллигатор. Надо было придумать, как его выманить на поверхность. Чтобы с ним справиться, нужны аппетитная приманка, крепкая цепь, нож с длинной рукояткой и, конечно, ружьё. Ружьё отца. Крепко сжимая приклад, Барракуда вглядывался в мутную воду.

Он был полон решимости. Холодная, сверкающая отвага заполняла его сердце. Закрыв глаза, он представлял себе трапперов и браконьеров, которые презрительно ухмылялись, когда он входил в старую таверну, скрытую за разросшимися кустами можжевельника, за дубами, эвкалиптами и ниссами. В ту самую таверну, к которой надо было идти тайной звериной тропой, которую ни за что не заметил бы неопытный глаз. Сколько ночей просидел он там — и ни разу никто не пригласил его выпить, не поговорил с ним, не поинтересовался, как у него дела. Ни разу никто не спросил, как его зовут, кто он такой, откуда родом. Он был им отвратителен. Все чуждались его из-за жутких рубцов и шрамов, что навсегда обезобразили его лицо. Из-за его уродства, виной которому был его родной отец.

Интересно, что они скажут, когда он предъявит им кожу Царя-аллигатора? Какие у них станут лица? Как они посмотрят на него тогда? И какое имя они придумают для него — победителя огромной твари?

Сидя в своём глиняном горшке, Праматерь припоминала все свои имена.

Ламия — таким было самое древнее, самое первое её имя.

Любимая — это имя дал ей мужчина, тот самый, что потом предал её.

Сестра — имя, которым называли её родичи-рептилии: медноголовки и носатые змеи, пятнистые полозы и крокодилы. И её друг — Царь-аллигатор.

Мокасиновая Праматерь — самое известное её имя. Она была самой старшей из племени грозных мокасиновых змей, и у неё была такая же ватно-белая ядовитая пасть.

И наконец, самое нежное и прекрасное имя — мама. Так звала её Ночная Песня. Свернувшись кольцом, Праматерь опустила голову и тяжело вздохнула. Мама.

75

Много часов Зоркий Сокол бродил по лесу и всё искал Ночную Песню. Много часов он звал и звал её, пока не сорвал голос. Он всё ещё надеялся, хотя в глубине души уже знал страшную правду. Он понял, что Ночная Песня нарушила правило. Она снова надела змеиную кожу, и теперь она потеряна для него навеки. Вот почему она не вернулась домой. Вот почему её нигде нет. Это было единственное объяснение.