Сказка о бумажном человеке - Елизавета Жданова Страница 3

Так вот, эта самая баронесса в дивный сентябрьский день велела остановить свою пышную карету у дверей скромной гостиницы дедушки Гилберта. Вы, конечно, можете сказать, что быть такого не может. Но я вам напомню, что баронесса любила все необычное (это, понимаете ли, для баронесс экзотика – скромные гостиницы) и к тому же очень любила яблоки и яблочный пирог, который чудесно пекла Энни.

Баронесса вышла из кареты, опираясь на руку своего лакея, и величественной походкой взошла на крыльцо, снисходительно кивая постояльцам. Хозяина и его внучку она одарила лучезарной улыбкой, а увидев Бумажного человека, который боязливо выглядывал из-за плеча Гилберта, стараясь быть незаметным, поморщилась, хотя и продолжала улыбаться.

Баронессу провели в гостиную, специально убранную по случаю ее приезда: повсюду стояли свежие цветы (гораздо больше, чем обычно), стол застелили кружевной скатертью ручной работы (ее доставали лишь по большим праздникам), на столе красовался парадный сервиз, расписанный причудливыми цветами и птицами.

А если я добавлю, что фея Глэдис прислала банку ежевичного варенья, к которой прикрепила бумажку с волшебным пожеланием, то вы поймете, что приезд баронессы – это очень серьезно.

Обед удался на славу. Баронесса была в хорошем расположении духа. Откинувшись на спинку кресла, она подозвала к себе Энни и начала расспрашивать:

– Энни, милочка, сколько тебе лет?

– Семнадцать, сударыня, – проговорила та, страшно волнуясь (говорили, что именно так начинается экзамен на фрейлину).

– Семнадцать… неплохо. Что ж… А умеешь ли ты вышивать? Шить? Вязать?

Энни торопливо отвечала, что она все это умеет, а в доказательство может принести вышитые ею скатерти, вязаные кружевные воротнички и с дюжину платьев, ею сшитых.

– Чудесно, – отвечала баронесса, – я верю тебе на слово. Дитя мое, я приняла решение… – Баронесса обвела взглядом комнату, будто желая водворить благоговейную тишину. – Я хочу взять тебя в услужение. Ты будешь жить в моем замке, исполнять нехитрые поручения: печь яблочные пироги, вышивать бисером и читать вслух мои любимые книги. Такова воля моей светлости. Принимаете ли вы ее?

Последние слова были обращены к Гилберту, который бросился благодарить баронессу. В этот момент баронесса Андромаха чувствовала себя прекрасной и великой. Ради таких моментов, когда в толпе слушателей и зрителей пробегает шепот восхищения и зависти, а облагодетельствованное существо смущенно благодарит ее, когда ее чествуют на свадьбах и крестинах как добрейшую из людей, – ради таких моментов жила баронесса Андромаха. Такова была ее маленькая слабость – быть великой благодетельницей. Я думаю, вы согласитесь, что это очень славная слабость, раз она приносит всем столько радости.

Баронесса обводила восхищенных слушателей взглядом и благосклонно всем улыбалась. Затем перевела взгляд на Энни и ее дедушку и просто расплылась в улыбке:

– Я жду завтра… нет, сегодня вечером. Устроим торжественный ужин в твою честь, милая.

И, представьте себе, уехала.

Что тут началось! Поздравления, советы – само собой. И сборы. Нервные сборы. Нет ничего более неприятного и волнительного, чем необходимость срочно собираться. Все суетятся, дают друг другу ценные указания, боятся что-нибудь забыть, переворачивают дом вверх дном – и в итоге в тот момент, когда сборы уже закончены, выясняется: что-то все-таки забыли. Так было и на этот раз.

Энни страшно волновалась: в ее честь еще никогда не устраивали торжественного ужина. У нее не было подходящего платья. Она еще никогда не уезжала из дома надолго. Да и вообще никогда никуда не уезжала. Фея Глэдис пришла помочь Энни, Бумажный человек тоже очень хотел ей помочь, но скорее мешал, всегда неожиданно попадая под руку. А дедушка Гилберт, который, как и всякий нормальный человек, не любил суеты, набил трубку табаком и ушел посидеть на крыльце.

– Глэдис, милая! Мне не в чем ехать! Меня засмеют с моими деревенскими платьями!

– Энни, я ведь тебе говорила, что с радостью подарила бы тебе волшебное платье. Но феям запрещено делать дорогие подарки. Ты, наверное, помнишь фею, которая подарила крестнице прекрасное бальное платье, но в полночь оно превращалось в лохмотья! Нет-нет! И не проси!

– Но, Глэдис, в чем же мне ехать? Я не прошу дорогого платья! Самое скромное, но подходящее. Ты же умеешь. Я знаю, у тебя хороший вкус. Ты бывала при дворе баронессы… Ты ведь такая милая… Глэ-э-эдис!

Фея стояла нахмурившись и теребила прядь рыжих волос – было видно, что она колеблется.

– Закрой окно. Чтобы ни звука! Белый шелк. Большего не проси. Не могу.

– Глэдис, ну хотя бы с кружевом!

– Ладно…

– Спасибо, милая!

– Тише! Ведь если об этом узнают, мне не разрешат больше делать игрушки! Вставай вот здесь!

Энни встала туда, куда указала Глэдис. Сквозь щелку в ставнях проникал лучик света, когда он упал на лицо Энни, она зажмурилась. Открыв глаза, девушка увидела вместо простого платья белое шелковое, с кружевной отделкой.

– Глэдис, милая, спасибо!

– Тише, тише! Иди лучше займись прической, – ласково сказала фея.

– Ах, еще причесываться. Боже мой! Уже шесть! А у меня ничего не собрано! – засуетилась Энни. – Еще надо… – В этот момент она увидела, как из сумрака прихожей на пороге возник Бумажный человек, и чуть не упала от неожиданности. – Целый день ты сегодня пугаешь меня! Что ты ходишь, как привидение?! Прочь с глаз моих! – чуть не плача, проговорила она и убежала собирать вещи.

Иногда она снова натыкалась на Бумажного человека, так же внезапно, снова ругала его и прогоняла. Не со зла, конечно. И так продолжалось, пока часы не пробили восемь. К дому подъехала карета, присланная баронессой, чтобы забрать новоиспеченную фрейлину.

К вечеру на небе сгустились тучи, духота осеннего дня вылилась в сильный сентябрьский дождь. Ливень размыл дорогу, от воды разбухло старое деревянное крыльцо. Энни, боясь замочить подол платья, осторожно ступила со ступеньки прямо на подножку кареты. Дверца за ней захлопнулась, и она укатила в новую жизнь.

Заботясь о новом платье, Энни не заметила, как выронила кружевной веер, и тот остался мокнуть на крыльце. Увидел это лишь Бумажный человек, который боязливо выглядывал из залитого дождем окошка. Понимая, что веер милой Энни скоро испортится от воды, он осторожно приоткрыл дверь и вышел наружу.