Пингвин Тамино и великий дух Маниту - Кристиан Берг Страница 3

— Пойдем, пойдем, успеете еще насмотреться, — сказал Голиаф и потянул Тамино за собой.

Они спустились по лестнице и очутились в более скромном помещении — никаких украшений, никаких скульптур, голые стены и одна-единственная дверь, перед которой стоял пингвин, вооруженный длинной острой сосулькой.

Увидев Голиафа и Тамиио, он поклонился, отворил дверь и объявил зычным голосом:

— Достопочтенный генеральный секретарь Голиаф и герой Южного полюса господин Тамино!

За дверью оказался огромный зал, в конце которого, на возвышении, сидели четыре старых пингвина. Один из них был отец принцессы Нанумы, Большой Императорский Пингвин. Слева и справа расположилось около сорока четырех пингвинов очень важного вида.

Заметив вошедших Тамино и Голиафа, отец Нанумы вскочил и радостно воскликнул:

— Тамино! Я счастлив, что ты пришел! Глубокоуважаемые члены Совета, позвольте вам представить: пингвин Тамино, спаситель моей дочери, принцессы Нанумы!

В ответ на это все пингвины повставали со своих мест и захлопали крыльями. Тамино стянул с головы шапку и вежливо поклонился во все стороны, повторяя: «Благодарю вас, благодарю».

Когда аплодисменты стихли, Голиаф подтолкнул Тамино вперед и усадил в первый ряд, а сам занял место рядом с ним.

Большой Императорский пингвин сделал знак крылом, давая понять, что собирается сказать что-то крайне важное, и, дождавшись, когда в зале установилась абсолютная тишина, заговорил:

— Уважаемые члены Большого совета! Минуло уже почти сто лет с тех пор, как большелапый по имени Амундсен открыл нашу ледяную страну и проложил дорогу другим большелапым, которые с тех пор повадились к нам, чтобы изучать наши края и нас. Но если бы дело только этим и ограничивалось! Большелапые стали посягать на наших детей! Сколько их было похищено за эти годы! Сколько пропало без вести! До поры до времени мы мирились с таким положением дел, поскольку в общегосударственном смысле большелапые не представляли для нас угрозы ввиду особенностей нашего климата, непригодного для длительного проживания вышеозначенных субъектов. Но теперь положение изменилось. С недавних пор в центре Южного полюса появилась специальная станция, именуемая зимовкой. Она устроена большелапыми с одной целью — отлавливать моржей, пингвинов, морских слонов, китов и прочих обитателей наших краев. Если мы не положим конец этим хищническим действиям, мы погибнем. Не буду долго рассуждать на эту тему. Ясно одно: нужно что-то делать, и чем скорее, тем лучше. Пингвин Тамино — единственный пингвин, который имел непосредственные продолжительные контакты с большелапыми. Принцесса Нанума в этом смысле не в счет. Пингвин Тамино — единственный среди нас, кто располагает более или менее точной информацией о них и разбирается, так сказать, в этом вопросе. Вот почему мы сочли возможным призвать его в Большой совет.

Все пингвины опять захлопали крыльями. В зале послышались одобрительные возгласы.

Тамино поднялся со своего места и снова принялся раскланиваться во все стороны, польщенный оказанной ему честью.

Выждав, когда все угомонятся, Большой Императорский Пингвин продолжил свое выступление:

— По этой же причине совет старейшин принял решение назначить пингвина Тамино министром по борьбе с большелапыми. Одновременно мы вынесли постановление, согласно которому отныне всем обитателям Южного полюса категорически запрещается вступать в, какие бы то ни было, контакты с большелапыми.

— Правильно! Верно! Так и надо! — раздалось со всех сторон.

Пингвины пришли в невероятное возбуждение. В зале заседаний поднялся страшный шум. Все галдели, хлопали крыльями, топали лапами, и неизвестно, сколько бы все это продолжалось, если бы кто-то не крикнул звонким голосом:

— Нет! Совершенно неправильно!

В одну секунду гомон стих. Кто это посмел высказываться против решения совета старейшин, единодушно поддержанного всеми членами Большого совета?

Тамино!

Это он забрался с лапами на сиденье и громко крикнул: «Нет!»

— Уважаемые члены Большого совета, — заговорил он, когда все замолчали, — прошу вас выслушать меня. Мне бы хотелось сердечно поблагодарить всех за оказанную мне честь. Я понимаю, насколько почетно назначение на такую должность. Но я не могу и не хочу быть никаким министром по борьбе с большелапыми, я совершенно не желаю с ними бороться, и я не согласен с постановлением, которое запрещает общаться с большелапыми! Для меня это совершенно неприемлемо, потому что у меня среди них есть друзья…

— Ты пингвин или кто? — перебил его чей-то голос.

— Я пингвин и горжусь этим, — спокойно ответил Тамино. — Но я считаю неверным объявлять большелапых нашими заклятыми врагами!

Тамино подумал в этот момент о своем друге Фите, который спас ему жизнь. Никогда, ни за что на свете не предаст его!

— Да что мы его тут слушаем, этого птенца желторотого! — возмутился кто-то.

— Сначала подрасти, а потом будешь советы давать! — послышалось из зала.

— Долой большелапых! Долой большелапых! Смерть большелапым! — неслось со всех сторон.

Громче всех голосил Голиаф, который теперь даже не глядел на Тамино.

Тамино посмотрел на обезумевшее собрание и направился к выходу.

Он уже был у самой двери, когда Большой Императорский Пингвин заметил, что новоиспеченный член Совета, кажется, собирается покинуть зал заседаний.

— Тамино! — зычным голосом крикнул он. — Никто не может самовольно уходить с заседания Большого совета!

Крики тут же смолкли, и стало так тихо, что, если бы кто-то уронил на пол косточку от макрели, это прозвучало бы как оглушительный залп.

Тамино спокойно обернулся:

— Я не могу здесь оставаться. Всего доброго, — сказал он и вышел, оставив Совет в полном недоумении. Такого еще в этих стенах не случалось.

Вне себя от возмущения, Тамино взлетел по лестнице, миновал большой зал со скульптурами, выскочил из ворот и помчался, не разбирая дороги.

Он был в ярости: «Еще Большой совет называется! Это же надо такое придумать — министр по борьбе с большелапыми! Постановления они, видите ли, принимают!» Первый раз в жизни он столкнулся с такой несправедливостью. Ему было горько.

Глава третья, в которой Тамино узнаёт кое-что об индейцах

«Ну, какая подлость! Как это гадко, скверно, мерзко, как противно!» — все еще ругался про себя Тамино, подходя к дому. Никогда прежде он так не сердился. Ни на кого и никогда. Даже когда Атце заехал ему снежком в глаз, и то он на него не рассердился!