Сказки Мухи Жужжалки - Надежда Белякова Страница 2

Утром базарного дня благословила она сыночка и подала ему тот узелок, что припасла накануне. И, провожая его до порога, успела ещё раз вразумить его перед дальней дорогой:

– Ты, Ванюша, на пустяки деньги не трать! Воришек опасайся!

Да не тревожься, мамонька! – целуя её на прощанье, ответил сын. С тем и пошел Ваня в город. А утро выдалось ясное. Денек погожий. Идет Ванюша, посвистывает. А как пришел на базар, так глаза и разбежались. Народ толпится, суетится! Кто товар раскладывает, кто расхваливает, кто торгуется, а кто-то сразу покупает. Со всех сторон звучит:

– Налетай, раскупай! Балалайки!!! Пряники-калачи! Лапти!!! Хватай, пока горячи!!! Будет, чем хлебать щи! Колотушки-погремушки-веселые игрушки! Яблоки моченые! Орехи каленые! Хомуты, топоры, бусы-мониста, расписные коромысла!

– И правда, хорош базар! Шумит, бурлит! – обрадовался Ваня.

И чего только не привезено было в тот базарный день! Дивился разному товару и Ваня, расхаживая по базару, на котором в тот день всё, чего душа пожелает, на возах привезено, на прилавках базарных выложено: и для объедения, и для утепления, и для увеселения – ну всё привезено, ничего не забыто! Ох! Кипит базар! Шумит торговый люд! Покупатели с продавцами торгуются. Зеваки зевают да глазеют. Базар – он и есть базар!

Но особенно поразило Ваню то, что продавали купцы заморские. Они были диковинно, не по-нашему одеты. В ярких шелковых, узорчатых халатах, перстни на их руках ярко сверкали. Даже среди всего базарного роскошества товары их, да и сами они уж очень выделялись.

На их прилавке царила сплошная красота: кувшины да вазы, посуда чистого золота – все сверкало искусной работой и драгоценными камнями.

Толпа изумленных зевак облепила их прилавок. Но наш Ванюша пробился сквозь эту толпу. И остолбенел от восхищения, от того, как на солнце все роскошество переливалось и сияло. Без счета бусы, кольца да броши по прилавку горками свалены были! Отродясь Ваня такой красоты не видал. Сами купцы в шелковых халатах, цветастых, причудливо расшитых. На головах тюрбаны лихо накручены и перьями да каменьями разноцветными украшены. Да! По-всему видать – богатые восточные купцы.

Но главное, от чего Ваня, как увидел, глаз отвести не мог, это не богатства-диковинки, а белая-белая Верблюдица. Такая белая, точно первый снежок, только что выпавший. Стояла она в стороне у забора, неподалеку от прилавка тех восточных купцов. Сбруя ее от сверкания золотых и серебряных украшений с обилием щедро рассыпанных самоцветов ослепляла Ваню невиданным великолепием. Смотрит Ваня – богатейшая сбруя! Но нет, не сбруей залюбовался он! На Верблюдицу смотрит – и насмотреться не может… И в её кареоком взгляде верблюжьем очарованный Ваня отражается, точно в омуте бездонном. А в Ваниных ясных очах Верблюдица застыла, потому что уж больше ни на что другое глаза его не глядят! Кроме ее одной ничего вокруг не Ваня видит. Ее диковинная красота словно впечаталась в самую середку Ваниного сердца. И забилось оно часто-часто от умиления и томления неясного, словно в сладком сне. Но сон этот вмиг развеяли галдящие над самым Ваниным ухом те самые купцы заморские. Они, похлопывая Ваню по плечу, подмигивая ему, стали ему предлагать:

– Эй! Вань! Коль приглянулась тебе Белая Верблюдица – бери ее себе! Вместе со сбруей отдадим. Видишь, как камни драгоценные так и блистают! Мы, восточные купцы, щедрые! Бери, а в обмен – твой узелок всего и возьмем. С огурчиками, с помидорчиками да и с пятаком, что на дне твоего узелка лежит. Смотри! Смотри! Уздечка бесценная, чистым золотом украшена. Бери, а не то передумаем!

Подумать только! Восточные купцы, нисколько не торгуясь, этакое чудо почти задаром отдают! Безо всякого сожаления, вместе со сбруей бесценной, целую верблюдицу. А я-то, когда на базар шел, курицу всего-то сторговать мечтал! – онемев от изумления, думал про себя Ваня.

От счастья стоит, слова вымолвить не может. Только узелок протянул им. Один из купцов отошел, чтобы подвести под уздцы Ване Верблюдицу, а остальные двое скорее развязали узелок, что Ване матушка собрала, и, очень довольные, за обе щеки стали огурчики-помидорчики уписывать. Из опасения, как бы не передумали восточные купцы, Ваня, как только из рук купца уздечку принял, так сразу же поспешил увести Белую Верблюдицу подальше от их прилавка. Ведет он ее прочь с базара и сам с собою в глубоком изумлении рассуждает:

– А ведь чудно всё это! За такую малость, за небогатые наши с мамонькой сбережения в один пятак, а такую красоту, не торгуясь, отдали. И, что того чуднее, так это то, как радостно набросились они на огурчики-помидорчики, что в узелке были! Словно не купцы богатые, а… – но не успел Ваня все это обдумать хорошенько, как услышал вдруг где-то рядом совсем тихий печальный вздох и нежный девичий голосок, который совершенно внятно произнес:

– А проходимцы-оборванцы!

Ваня оглянулся по сторонам, пытаясь понять, откуда дивный голос послышался в ответ на его мысли. И увидел, что эта самая Белая Верблюдица, вздохнув глубоко и печально, продолжила совершенно девичьим голосом, озадачив этим Ваню до крайности:

– Не купцы это вовсе, Ванечка! Не купцы, а обманщики!

– Свят! Свят! Это что же получается? Почудилось мне или вправду животное по-нашему изъясняется? А может быть, ворожба? – пробормотал Ваня, озираясь по сторонам. А Верблюдица ему в ответ:

– Ворожба! Ворожба, Ванюша, самая настоящая и есть. И, знаешь, пойдём-ка побыстрее отсюда, Ваня! Уведи-ка ты меня с базара, а по дороге я тебе все объясню. А пока прими сердечную мою благодарность за то, что выкупил ты меня у обманщиков – купцов-чародеев. И оттого, что вызволил ты меня, спали с меня на свободе чары окаянные – речь человеческая ко мне вернулась! – сказала она, стараясь говорить потише, чтобы только Ваня её мог слышать. Но Ваня возразил ей:

– Да почему же это обманщиков? Я сам их товар видел. Товар отменный. Сам любовался, насмотреться не мог. Вон, оглянись! Сама увидишь, сколько народу и сейчас у их прилавка толпится, любуется! – возмутился Ваня, услыхав такую напраслину. И тут Верблюдица возразила ему:

– Да чары все это! Чары, Ваня. А чары они наводить – ох, умельцы! И меня, честную девушку, околдовали и в верблюдицу превратили! – упорно возражала ему Белая Верблюдица, стараясь объяснить ему, что к чему.

– Да что ты? Для чего это?! – удивился Ваня.

– Чтобы была бессловесной прислугой. Чтобы ту рухлядь, рвань, осколки да обломки, что они перед народом на прилавок выкладывают, огромными тюками покорно перетаскивала с базара на базар. И ни словечком возразить не могла, – горестно вздохнув, объяснила Белая Верблюдица.

– Так ты что же? Не Верблюдица вовсе? – в ужасе переспросил Ваня.

Да нет же! Ваня! Не знала я, чем они промышляют, вот и пошла на свою беду к ним в прислуги. А как узнала, что они обманщики-чародеи, бежать хотела да обличить их, бессовестных. Да не успела я. Околдовали. Кого хочешь – всех околдовать могут! В услужении у них и мухи-чаровницы. Вьются, жужжат перед носом покупателя. Чары наводят. Так от этих чар вся та рвань да обломки то коврами роскошными, узорчатыми, мастерской работы, то бесценной золотой и серебряной посудой кажутся, – объясняла она, позвякивая драгоценной уздечкой. Но крайне озадаченный Ваня ей возразил: