Ночь голубой луны - Кэти Аппельт Страница 17

Сорок два доллара – достаточно ли этого? Сколько, интересно, стоит миска? Берегиня знала, что на эти деньги можно купить мужской вельветовый пиджак. А вот хватит ли их на миску? Берегине, занятой этими размышлениями, было не до того, чтобы вспомнить хоть одно слово из тех, что сказала Синь про Верта. Не говоря уж о целых шести.

«ДАВАЙ! ДАВАЙ!» – Капитан описывал большие круги над крышами домов.

Берегиня проследила за ним, а затем её взгляд упал на чайные розы месье Бошана. Они были в цвету – огромные, яркие, блестящие в тёплом солёном воздухе. Берегиня гордилась ими – как-никак она тоже помогала месье Бошану ухаживать за ними. Эти розы были точь-в-точь как те, что росли на его родине, во Франции. Французские розы! Месье Бошан учил Берегиню, как подрезать их, как и чем удобрять и сколько воды нужно лить в их красивые керамические горшки.

«Раз ты Берегиня, береги эти цветы», – частенько повторял месье Бошан.

Она залюбовалась розовыми и оранжевыми розами, и в ней вдруг начал распускаться маленький бутон надежды. Быть может, месье Бошан разрешит ей подарить парочку роз Синь? Розы немного утешили бы её.

Но едва Берегиня начала переходить улицу, как Синдбад вскочил на перила крыльца и дугой выгнул спину. Он принялся шипеть и фырчать на них с Вертом, яростно сверкая своим единственным глазом.

Горящий глаз Синдбада мог бы напугать кого угодно, особенно вкупе с шипением и фырчанием.

Если верить месье Бошану, Синдбад был последним в роде грозных котов-пиратов. Его прапрапрапрапрапрабабушка и прапрапрапрапрапрадедушка ходили в море вместе со знаменитым французским флибустьером Жаном Лафитом ещё в 1800 году. Так рассказывал месье Бошан.

Интересно, почему все они рождались одноглазыми? Может быть, это помогало им выслеживать добычу? В самом деле, если вам надо как следует разглядеть что-то, скажем, мышь, вы обычно прищуриваете один глаз, а второй так и впивается в цель. Наверное, котам-пиратам надоело всё время щуриться, вот они и порешили, что второй глаз им не нужен.

Впрочем, Берегине было всё равно. Её это вовсе не касалось – ни пиратское происхождение Синдбада, ни его одноглазость.

А касалось её то, что Синдбад обожал дразнить Верта, и кончалось это всегда бешеными гонками, во время которых пёс и кот всё роняли, били и ломали на своём пути. Заслышав Синдбадово шипение и урчание, Верт мгновенно превращался в дикого, бешеного кошкодава.

Но в это утро Берегине было не до Синдбада и не до Верта. Она думала о чайных розах, о том, как они прекрасны и как бы обрадовалась им Синь.

Итак, сначала она срежет розы и отнесёт их Синь. А потом пойдёт к Доуги и расскажет ему про крабов. Она знала, она чувствовала: он поймёт её. И тогда порядок и гармония в мире будут восстановлены.

Она так погрузилась в свои мысли о крабах, цветах и Доуги, что не заметила – честное слово, просто-напросто не заметила! – как Синдбад вскочил на перила.

Это была её первая ошибка. С этого всё началось. Второй ошибкой было то, что она забыла: не спускать глаз с этого пса! Это довершило дело. Всё случилось так быстро, что она и глазом моргнуть не успела.

– НЕ-Е-Е-ЕТ! – крикнула она.

Но было уже поздно.

Верт – сокращённо от «ВЕРный Товарищ». Капитан – рифмуется с ХУЛИГАН. Синдбад – настоящий БАНДИТ, любитель дразнить и бесить. А Верт, заядлый охотник, тут же словно с цепи срывался, и летел, и мчался бегом-кувырком, с рычанием, лаем, рёвом, воем. АТУ! АТУ!! Р-Р-Р-Р-Р!!! Ату его! Ату его!! Ату его!!! Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! Просто СОДОМ И ГОМОРРА!

И вот уже Верт в охотничьем азарте стрелой летит за Синдбадом, а Капитан сверху знай подзуживает: «Давай! Давай!» Берегиня видела Синдбада, который вздыбил шерсть, примостившись между горшком с розами и заветным ночным цереусом. А вдруг Верт его не заметит? А вдруг она успеет в последнюю минуту схватить его за ошейник?

А вдруг – а вдруг – а вдруг – а вдруг…

Но где уж тут угнаться за Вертом!.. Он стремглав пронёсся мимо неё и очутился у дома, прямо возле крыльца, где цвели в красивом керамическом горшке чайные розы и длинный колючий цереус – любимые цветы месье Бошана, которые он поставил поближе к веранде, на самую верхнюю ступеньку крыльца, чтобы сидеть и любоваться на них… Они были на высоте десяти футов от земли, слишком высоко, чтобы цветы могли уцелеть, если их сбросить оттуда.

И Берегиня отчаянно закричала:

– НЕ-Е-Е-ЕТ! ВЕРТ! НЕ-Е-Е-ЕТ!

БУХ!!! КР-Р-Р-РАХ!!! БАХ!!!

Берегиня застыла у нижней ступеньки крыльца.

– Нет! Ах! Ой! Ай! – словно стайка перепуганных птичек, короткие вскрики трепетали у неё в груди, вырывались из горла, спархивали с языка.

Один за другим горшки с цветами летели вниз – прекрасные розовые и оранжевые чайные розы, волшебный ночной цереус… Они летели вверх тормашками и с размаху шлёпались на землю, покрытую хрустящей ракушечной шелухой. Берегиня, не дожидаясь, пока все они очутятся под крыльцом, взлетела по ступенькам и ухватила Верта за ошейник. Он часто дышал, виляя хвостом, шерсть у него на спине стояла дыбом, а из пасти вывалился распухший красный язык.

Берегиня готова была поклясться, что он довольно улыбается!

Синдбад, сидя на перилах, безмятежно вылизывал правую переднюю лапку.

Берегиня потянула Верта за ошейник. Нужно было поскорее убираться с крыльца. Но было слишком поздно.

Месье Бошан открыл дверь. Берегиня снова застыла – на этот раз на верхней ступеньке. Ещё мгновение – и она услышала стон месье Бошана: «О-о-о-ох!»

Берегиня всхлипнула и стала спускаться с крыльца, яростно дёргая Верта за ошейник. Дверь сзади захлопнулась. Под крыльцом лежали красивые, благоуханные, любимые цветы – разбитые и изломанные. Верт послушно трусил рядом. Ей хотелось отпустить его, вернуться назад и броситься в объятия месье Бошана, как будто она – его внучка, а он – её дедушка. Но ноги не слушались её. Они словно приросли к земле, словно были налиты свинцом.

Крепко сжимая ошейник, она смотрела, как месье Бошан спустился с крыльца и встал на колени возле погибших цветов. И вдруг, откуда ни возьмись, рядом с Берегиней очутилась Синь. Её лицо было мрачнее тучи, снежно-белые волосы походили на яростную метель, ослепительно сверкавшую в ярких лучах утреннего солнца. Месье Бошан почему-то ткнул пальцем именно в неё, в Синь, как будто это она была во всём виновата, хотя Синь тут была ни при чём. Совсем наоборот, она предупредила Берегиню, сказав шесть заветных слов: «Глаз не спускай с этого пса», шесть простых коротких слов.

Берегиня смотрела, как Синь, пройдя мимо неё, подошла к стоящему на коленях, сгорбленному месье Бошану, как она помогла ему встать, подняться по ступенькам крыльца, как усадила его в кресло на веранде и он откинулся на спинку и замер, скорбно глядя прямо перед собой. Она слышала, как старый моряк, который был ей почти как родной дедушка, сказал Синь тихим, бесконечно печальным голосом: