Мой папа – мальчик - Елена Ожич Страница 14

На самом деле днём «друг Боря» вместе со мной занимался другими делами. Мы пробовали разными способами снова сделать папу взрослым. Женька Вощин подсказал, что папе нужно попробовать заняться каким-нибудь мужским видом спорта — единоборством или тяжёлой атлетикой. У нас сейчас как раз период активного роста, и это, по мнению Женьки, должно было помочь. Спортсмены, уверял Вощин, они и ростом выше, и сильнее, и выглядят как настоящие мужики. Папа вспомнил, что в молодости он занимался борьбой самбо, почему бы не тряхнуть стариной? Но секции самбо мы не нашли и решили пойти в боксёрскую секцию. Папа купил нам абонемент, я одолжил ему свои спортивные штаны и кеды, и мы пришли в один клуб. Если не вырастем, решил я, то хотя бы в случае чего сможем разным колдунам отпор дать.

Тренер попросил нас снять майки:

— Ого, какие герои компьютерных боевиков к нам пожаловали, — сказал он с усмешкой, разглядывая наши тощие сутулые фигуры. — Десять кругов по залу — бегом марш!

Я не пропускал в школе уроки физкультуры, хотя и посещал их без особенного энтузиазма, и поэтому пришёл к финишу бодро. А вот папа…

Папа еле чапал по резиновой дорожке, загребая воздух безвольно висящими кистями, дышал со свистом, пот с него лился градом.

— Куришь, что ли? — спросил его тренер, когда папа пробегал мимо.

Папа мотнул головой.

— Смотри у меня, — пригрозил пальцем тренер.

— Смотрю, смотрю, — пролепетал измученный папа, доматывая десятый круг.

— Десять раз отжались, десять раз подтянулись! — снова скомандовал тренер.

Теперь уже мы оба извивались на перекладине, как два червяка. Вот сделаем из папы человека, дал я себе клятву, получу настоящую справку, буду в какую-нибудь секцию ходить. Может быть, и в боксе приживусь.

Потом нас поставили к боксёрской груше и стали показывать простой прямой удар.

— Только со всей дури пока не бейте, — предупредил тренер, — от груши ведь ещё уворачиваться надо уметь. — И ушёл к другим спортсменам.

— Ага, не бейте, — сказал тут папа, — что-то мне кажется, что нужен другой способ. Спорт — это полезно, но долго. Мышцы за три дня не вырастут.

И как даст по груше со всей силы. Груша тут же качнулась и ответила папе мощным ударом. Папа повалился на пол и сказал:

— Будем искать другой выход.

Мой приятель Саня Гусев вспомнил, что вроде бы труд сделал из обезьяны человека.

— А если человек сам себе зарабатывает на жизнь, то и отношение к нему сразу меняется, — сказал Саня.

Сане Гусеву было уже тринадцать лет, он жил с нами на одной лестничной площадке. Прошлым летом Саня работал у старшего брата на автомойке, и сейчас брат снова звал его к себе. Саня говорил, что родители сразу стали относиться к нему, как к взрослому. Ну, будто бы он теперь у них денег не просит и на свои мелкие радости может заработать сам.

— Ты что умеешь делать? — спросил Саня у папы.

— Могу лекции читать. Переводить со старославянского, с английского тоже могу.

— Чего? — спросил Саня, испугавшись слова «старославянский».

— Копать могу, — сказал папа, вспомнив, как копал грядки на даче у бабушки Маши.

— Во, — сказал Гусев, — дело. В соседнем ЖЭУ нужно покрышки в землю вкопать и покрасить, цветочки посадить. Благоустройство территории, верный заработок.

Мы вкопали в разных дворах десятка три покрышек, и нам за это заплатили тысячу рублей.

— Может, подадимся в колдуны? — пошутил я, вспомнив, как легко колдуну Ефиму достались папины деньги.

— С магией я завязал, — сказал папа твёрдо и решительно.

В ЖЭУ нам дали пачку объявлений, которые мы должны были расклеить по всему району. Объявления напоминали жильцам о необходимости вовремя платить за свет и воду. За это нам пообещали ещё тысячу. Объявлений было около двух сотен, пять рублей за одну поклейку.

— Не вздумайте выбросить где-нибудь, — заподозрили нас в нечестности работники ЖЭУ. — Дворник всё равно увидит.

— Надо искать работу высокооплачиваемую, достойную кандидата наук, — сказал папа, вытирая клей о штаны, когда мы приклеивали объявления на подъезды.

И мы пошли продавать газеты, выгуливать чужих собак и раздавать рекламные листовки у супермаркета. На газетах мы заработали две тысячи, на собаках — три, а супермаркет нам заплатил продуктами — выдал кило пряников и пакет сока, решив, что детям и этого достаточно.

Но для нас ведь не в деньгах было счастье! Однако мы трудились целую неделю, а папа нисколечко не изменился и ни на сантиметр не подрос.

— Труд — это хорошо, но, видимо, опять не то. Что мы делаем не так? — спросил папа. — Вообще, существует ли из этой ситуации какой-нибудь другой выход, кроме взросления естественным, так сказать, путём?

— Может быть, это какой-то не тот труд? — предположил я.

— Может быть, — кивнул головой папа. — Конечно, труд любой должен быть в почёте. Но, Мишка, бывает вынужденный труд в не особо приятных обстоятельствах, примерно вот как у нас с тобой, который не приносит ни счастья, ни радости. Боюсь тебя огорчить, но у большинства взрослых так оно и есть — день-деньской трудятся, а радости никакой, одно только материальное вознаграждение, да и то, бывает, не слишком существенное. А есть другой труд, который заставляет человека расти над самим собой, каждый день что-то новое узнавать.

— А ты свою работу любишь, пап?

— Люблю, сынок, но, к сожалению, и этим трудом я заниматься не могу. Потому как не может быть преподаватель моложе своих студентов, причём настолько моложе. А у них сессия, кстати, на носу.

— Тогда, может быть, репетиторство? Это почти то же самое… — сказал я.

— Лето началось, Мишка, кому летом нужны репетиторы..

Ситуация усугублялась тем, что закончились мои друзья, у которых мог бы ночевать папа. Многие одноклассники на каникулы уехали из города — в детские лагеря и к бабушкам в деревни. Мама тоже хотела отправить меня к бабушке Маше в Чесоткин, но я придумывал разные отговорки.

— Что, больше ночевать совсем не у кого? — спросил папа, когда дверь последней гостеприимной квартиры закрылась за его спиной. — Может, остался ещё кто-нибудь?

— Только девочки, — сказал я. — Ну, ты сам понимаешь, почему мы к ним не идём…

— Да-да, это не совсем удобно. Ну, что ж, Михаил, видимо, пришёл час нам расстаться. Уйду в беспризорники, в суворовское училище, попрошусь в детский дом, притворяясь беспамятным, — снова начал грустно фантазировать папа. — Вырасту, приду к тебе взрослым человеком, отцом. Ты уж сам к тому времени взрослым будешь, может, и не узнаешь меня… — В голосе у папы сквозила горечь, а глаза смотрели совсем по-взрослому, как у Того, прежнего, большого, папы. — Но чудес, видимо, два раза не бывает.