Великан Калгама и его друзья - Николай Семченко Страница 11

Посмотрел Калгама в окно и ничего подозрительного не увидел.

– Неправду мышь сказала, – подумал. – Наверно, наслушалась россказней Койныт, всякую чушь болтает.

Амбакта-Фудин приветливо его встретила, накормила-напоила. Только вот халат у неё грязный, засаленный, да и в доме неубрано. Прежде Фудин всегда чистенькая, аккуратная была, за порядком следила: ни мусоринки, ни пылинки, посуда перемыта, котел до блеска вычищен.

– Что с тобой случилось? – сокрушается Калгама. – Неуютно в доме, да и сама ты день ото дня толстеешь, скоро в двери не пролезешь…

– Всегда так! – обиделась Амбакта-Фудин. – Как мужчина женится, обещает жену любить всю жизнь, какой бы она ни стала. А чуть что не так – попрекать начинает. Думала: ты не такой, как все – ошиблась, видно. О, горе, мне, бедной!

– Ладно-ладно, – засовестился Калгама. – Не хотел обидеть. Так уж получилось. Что-то со мной творится: на сердце тяжело – заболел, наверное.

– А давай я тебя полечу, – ласково улыбнулась Амбакта-Фудин. – На-ко, выпей отвару из полезных растений…

А отвар-то из особенных травок был: выпьешь его и спишь – крепко, как мёртвый: ни думку бессонную не думаешь, ни сна никакого видишь. Бусяку только того и надо, чтобы Калгама поменьше размышлял.

Вставал утром Калгама – голова болит, ни о чём думать не может. Чтобы в себя придти, уходил он на рыбалку. Много рыбы наловил – на всех вешалах она вялится, в бочках солится, и в котле наваренная лежит, и на сковороде нажарена: ешь – не хочу! Уже и девать её некуда. А великан не попускается, всё рыбачит и рыбачит. Не хочется ему дома сидеть, душа простора просит, и, главное, камень с сердца падает, когда к реке выходит.

Там, на берегу, весело перекатывается под ногами разноцветная галька, колышутся ласковые травы, поют птицы и дует прохладный лёгкий ветерок. Можно подолгу наблюдать за куликами и трясогузками, которые юрко снуют в набегающей волне: ловят мелких рачков и насекомых. Чайки-мартыны тоже делом занимаются – высматривают рыбёшек, пытаются их поймать. Если добыча ускользает, мартыны громко кричат – бранятся, но как-то незлобиво, скорее, для порядка.

В гальке поблескивали на солнце бурэкта – так называются кусочки камня халцедона, вымытые рекой из дальних гор. Одни камушки будто мёдом налиты, в других – вишнёвый сок, а иные словно мелкой сеточкой из цветных ниток опутаны. Красивые! Если внимательно рассматривать их, то внутри различишь диковинные картинки: деревья, листья папоротников, удивительные цветы, озеро, заросшее камышом, а то и странные лики – испещрённое морщинами лицо старика, шамана в маске, или лапу тигра или медведя. Фантазия дорисовывала увиденное, можно чуть-чуть повернуть камушек – под другим углом рисунок менялся, в нём открывалось что-то новое.

Старики запрещали детям играть с бурэкту. Считалось: внутри камушков заточены духи, а добрые или злые – поди, разберись; пока соображаешь, что угодно с тобой вытворят. Тёплая ладонь, оказывается, снимала с камушка заклятие. А ещё хитрый келе мог обмануть: зачарует, наобещает с три воза, только помоги ему на волю выйти. Вот потому старшие и грозили младшим: «Не балуйтесь с бурэкту – чёрт выскочит!»

Но Калгама ребёнком не был – это раз. И духов не очень-то боялся: некоторые из них сами его пугались, такого большого да сильного, – это два. А, в-третьих, великан специально искал встречи с духом-волшебником. Вот у кого он точно узнает, правду ли мышка сказала.

Много бурэкту Калгама перебрал, но заколдованным ни одно из них не оказалось. «Вранье всё это, – подумал он. – Напридумывали старики страшилок всяких! Да и как дух в маленький камешек поместится? Точно, неправда это!»

Но всё-таки взял ещё один халцедон – камушек чуть-чуть розоватый, весь будто сеточкой опутан, а если присмотреться, то внутри что-то чёрное, словно личина, какие древние люди на скалах рисовали.

Калгама потёр камушек – яснее личина проступила. Ещё потёр – сеточка на халцедоне побледнела, а внутри, смотрит: сидит бусяку, когтистой лапой машет.

– Помоги из камня выйти, – просит бусяку. – Любое твоё желание исполню!

– Ладно, – ответил Калгама. – Если всю правду скажешь, выпущу тебя из камня.

– Сильнее его три, старайся! – умоляет бусяку. – Сто лет уже тут сижу-томлюсь, устал! Выпусти меня на волю.

– Э, нет! – не согласился Калгама. – Сначала желание исполни. Бусяку всегда обманывают, и ты тоже провести меня можешь.

– Что ты хочешь? – прохрипел бусяку. – Всё исполню!

А сам, однако, думает: «Погоди, вот выберусь отсюда – задам тебе, жалкий великанишка, жару!»

Но Калгама-то не такой уж и простодушный, знает: от злых духов ничего хорошего ждать не стоит. Когда им что-то очень нужно, они в лепёшку расшибутся, своего добьются, но за добро вероломством отплатят. Такова уж их бесовская природа.

– Скажи, где сейчас моя жена Фудин томится? – спросил Калгама.

– Далеко-далеко отсюда, в пещере Хондори-чако, – ответил бусяку. – А живёшь ты с Амбактой, моей дальней родственницей.

– Как найти Фудин? – допытывался Калгама. – Какими путями-дорогами к ней идти?

– Это ещё два вопроса, – заупрямился бусяку. – Мы так не договаривались! Я только одно желание выполняю.

– Не скажешь?

– Ни за что не проговорюсь! – рыкнул бусяку. – Узнают мои родичи, что проболтался о них – плохо мне будет.

– Ты обещал: всё исполнишь, – напомнил Калгама. – Только и прошу, скажи, как пещеру Хандори-чако отыскать.

– Примешься искать – найдёшь, а я уж точно и не припомню дороги, сто лет в заточении просидел – совсем ослабла память, – схитрил бусяку.

– Сам узнаю! – рассердился Калгама. – У Амбакты допытаюсь. Ну, погоди, негодяйка-чертяка! Ответишь за все злодейства свои!

– А как же я? – захныкал бусяку. – Обещал меня из камня выпустить!

– Разве я давал тебе честное слово? – возразил Калгама. – Не давал! Честное слово никогда не нарушу. Бусяку всегда обманывают – их тоже не грех вокруг пальца обвести.

– Не желаю ещё сто лет в заточении сидеть, пожалей меня! – зажалобился бусяку. – Бедный я, несчастный…

Но Калгама его не слушал. Размахнулся и забросил камушек со злым духом на самую середину реки – широкие круги пошли, вода пузырится как кипяток, высокая волна вспенилась. Из темных глубин злобный рёв послышалось – не хотел бусяку на дне Амура оказаться, никто его оттуда теперь не достанет. На что уж чайки-мартыны нахальные, а и те испугались звериного рыка – к берегу метнулись, в камнях попрятались: головы в расщелины сунули, хвосты наружу торчат. Считают: если они никого не видят, их тоже трудно заметить. Глупые, что с них взять!

Калгаме самому хотелось от горя взвыть, но он сдержался. Лишь стиснул зубы и бросился бежать к крутояру.

На беду, Амбакта наблюдала всё это в волшебное зеркальце. До того разволновалась, что губу от злости прикусила: ох, несдобровать, если не уберётся подобру-поздорову до прихода Калгамы. Ух, как в его глазах молнии мелькают! Широко шагает – ветер за ним не поспевает. Ручищи в кулаки сжал, ноздри раздувает, брови, как грозовые тучи, нахмурил – пощады от него не жди.