Король-Рысь - Ирина Горюнова

Жил да был на белом свете Шут. Был он абсолютно сам по себе Шут — ничейный, а вернее, свой собственный. Иногда он прибивался на время к какой-нибудь принцессе или королеве, а один раз жил даже с Бабой-ягой. Правда, ему это всё быстро надоедало, и тогда он опять становился сам по себе и шутил для всех. Встанет где-нибудь на площади — и давай куролесить, так что дым столбом. Заморочит всех, закружит — и нет его, пропал бестия, словно и не было. Народ, конечно, веселился и Шута обычно приветствовал, хотя иногда Шут получал и по сопатке или под зад коленом, тут уж как получится.

Время от времени Шут остепенялся. Начинал ходить на работу, заводил жён и плодил детей, философствовал, сидя у камина с бокалом бургундского вина и покуривая трубку. В это время он обычно ходил важно, заложив руки за спину и состроив такое выражение лица, как будто хотя бы одна из мировых проблем тяжким грузом легла ему плечи и всенепременно требует его скорейшего участия. В эти часы он, как правило, натягивал мантию с собольим подбоем, надевал белую манишку и почему-то предпочитал узкие, длинные турецкие туфли с загнутым мысом, расшитые золотом и стразами. Софистические выражения, вырывавшиеся в это время из него каскадом, доводили до состояния тихого помешательства близких, а малознакомые люди предпочитали наблюдать за ним, держась подальше. Вокруг него собирались зеваки целыми толпами, тут же обретались блаженные и мессии, шум и гам стоял невообразимый — одним словом, базар.

Шут писал музыку и стихи, кропал потихонечку великий роман-эпопею, обещая его дописать не позже чем к концу третьего тысячелетия. Кто-то его ругал, кто-то хвалил, но скучно не было никому, особенно жене, которой и приходилось выносить основную тяжесть его существования.

Иногда Шут переодевался в нищего и уходил в загул, на добычу свежих впечатлений непосредственно от народа. Тогда он много пил, плохо пах и был жутко циничен. Перед возвращением домой он мылся в фонтане, жевал клевер и бегал трусцой, сгоняя похмельные последствия своих странствий. Бывали времена, когда Шут прикидывался менестрелем или трубадуром. Тогда он брал в руки тимпан и шел под окна принцессы Грёзы, чтобы попеть песни. Принцесса, конечно же, была хороша собой, но дело не в этом. Шут был достаточно ленив, чтобы искать новый объект воздыханий, да и далеко ходить тоже не любил, поэтому устроился поблизости: захотел попеть — пошел и попел, устал — до дома недалеко, опять-таки, тут же вернулся — и почивать.

Имел он много друзей и врагов, завистников и сочувствующих, а также гору произведений, написанных в порывах различных страстей. Иногда, с тоской поглядывая на заваленный рукописями дом, Шут мечтал заиметь кого-нибудь, кто взял бы на себя смелость разобрать и опубликовать эту глыбищу разномастных творений, но, увы, Шут был беден… Поэтому завещал это всё потомкам, бессовестно скинув на них заботу о своих шедеврах.

Как-то раз Шут был в весьма дурном настроении. Ему хронически не хватало денег на свои эскапады, и именно в тот день он обнаружил, что деньги кончились совершенно. Зарабатывать же Шут не любил — надо было идти к королю, и кривляться, и льстить, и падать (желательно на какую-нибудь опальную графиню), и пытаться задрать ей юбку или сделать ещё какую подлость, а подлости Шут тоже не любил, точнее не выносил. Хотя король и был не так уж плох, напротив, местами незлобив, а временами даже щедр, но очень любил простые незамысловатые шутки, иногда весьма дурного тона, с душком. Можно было бы пойти на базар, но денег там удастся заработать значительно меньше… Шут подумал и пошёл на площадь, рассудив, что к королю он ещё успеет, благо это рядом, когда немного опохмелится и придёт в себя.

На площади перед дворцом, как всегда, толпился народ. Сегодня — ярмарка, одни приехали продать или купить что-нибудь, другие — чтобы поглазеть на королевский дворец да подивиться на красоту принцессы Грёзы, если вдруг случится оказия хоть краешком глаза на нее поглядеть. Девушки стреляли глазками в сторону подходящих кавалеров, восторженно разглядывали рослых и величественных королевских стражников, на которых ладно сидели тёмно-синие военные мундиры с золотыми позументами. Те невозмутимо стояли, не обращая внимания на град шуточек и лестных предложений от ушлых девиц. Муштровали королевских стражников жёстко, но и платили не так уж мало, требуя от них полного повиновения. Заговаривать с толпой им запрещалось, чтобы не проглядеть какую-либо опасность, грозящую королевству или лично королю.

Кругом пели, плясали, продавали, покупали, торговали, примеривались, обманывали, сбивали и набавляли цену, кадрились — короче, жизнь текла своим чередом. Всё как обычно. На булыжной мостовой валялись огрызки яблок, обглоданные кости, скомканные фантики и бумажки. Когда кто-то случайно поскальзывался и падал головой в чью-либо корзину — это служило очередным поводом для шуточек и смеха.

На высоком столбе висели красные лаковые сапоги — вожделенный приз для ловкача и смельчака, способного рискнуть достать их сверху. Пока это никому не удавалось. Барышни с интересом поглядывали на толпящихся вокруг кавалеров, но те пока молча переминались с ноги на ногу рядом со столбом. Послужить поводом для града острот не хотелось никому. Мужчины ловко переводили темы разговоров, покупали подружкам разноцветные леденцы, расписные пряники, золочёные бусы и серьги — и мимоходом оттирали девиц от злополучного столба в сторону. Впрочем, те и не особо сопротивлялись.

Совсем рядом с площадью высился величественный королевский дворец. Выстроенный ещё в незапамятные времена, он привлекал взгляды приезжих своей массивностью и неординарностью. Камни, вытесанные из светлого песчаника, были огромны и ноздреваты, местами словно потёкшие, оплавленные в одной огромной печи, придавшей им странные формы. Иногда так выглядит горящая свеча, воск которой, тая, накатывается волнами. Дворец тоже перетекал из одной формы в другую, из башни в башню, из балюстрады в балюстраду и казался неким фантастическим творением.

Впрочем, из старинных рукописей было достоверно известно, что это не так. Один сумасшедший мастер, Николо Фабио, придумал и осуществил проект постройки этого дворца, заразив своей фантазией тогдашнего короля Марболо I, который ютился в то время в маленькой непримечательной крепостёнке. Они сошлись в своих мечтах — создать что-то потрясающее разум и величественное, чтобы увековечить свои имена. Им это удалось. Народ съезжался из многих весьма отдалённых мест, чтобы поглазеть на дивный дворец да на красоту королевской дочери — принцессы Грёзы, слухи о которой доходили аж за седьмое море. Поэтому страна процветала, народ богател и жил вольготно и спокойно.