Роковая дама треф - Елена Арсеньева Страница 99

– Я понял, – молвил Оливье, устремив на нее взгляд,исполненный особой, пронзительной, провидческой силы, и Ангелина со страхомзаметила, что синие тени вокруг его глаз наливаются чернотой, хотя голос звучалеще бодро: – Ты думала, я предал тебя… да и что еще могла ты подумать?! Нокогда я увидел, что Миркозлит выходит из той же калитки в парке Мальмезона,откуда вышла ты, я почуял: здесь что-то неладно.

– Миркозлит? – с отвращением переспросила Ангелина. – Этоеще кто?

– Я знал его под этим именем. Но его зовут Моршан, хотя иэто ненастоящая его фамилия. Он поляк, он ненавидит русских за то, что онивладеют польскими землями. Он готов объединиться против русских с кем угодно,хоть с самим дьяволом. Я никогда не доверял ему, никак не мог понять, почему маркизатак доверяет ему.

– Маркиза? – насторожилась Ангелина.

– Да. Этот Миркозлит – ее ближайший поверенный. Я недавноузнал, что именно он должен был переправить де Мона и тебя в Англию. Этоокончилось смертью де Мона, ты тоже чуть не погибла. Потом мы хотели послатькурьера с известием барону Корфу – и этот курьер был убит. Но она такзаступалась за Миркозлита, а я ведь верил ей. Да что там! Я ей до сих пор верю,хотя негодяй не постеснялся и ее оболгать. Представь, когда я спросил его, чтоон делал в Мальмезоне, он нагло ответил, что советовался там с маркизойд’Антраге, как получше встретить русского императора Александра – выстрелом,или ударом кинжала, или даже взрывом. Конечно, я не мог не вступиться за этусвятую женщину. Схватился за кинжал – он тоже. Он ловок, да и я не промах,клянусь! Он ударил меня первым и так захохотал, что обо всем забыл от радости.А я еще не выронил кинжала и успел его ударить… попал в самое сердце! Теперьчестное имя маркизы… Что с тобой, Анжель? – Он осекся и попытался покрепчесжать ее руку, но только и мог чуть шевелить ледяными пальцами.

Ангелина кивнула, не с силах вымолвить ни слова. Она покадаже осмыслить не могла это новое сплетение интриг.

– А маркиза? – проговорила она, наконец услышав свой голоскак бы со стороны. – Она… кто она?

– О, это чудесная женщина! – Бледные губы Оливье дрогнули вулыбке. – И необыкновенно загадочная! Она уже не молода, но кажется молодой ипрекрасной благодаря своим черным глазам. Лицо у нее прикрыто вуалью – потомучто изуродовано шрамом. Когда маркиза была еще совсем молода, ее ударил саблейкакой-то обезумевший простолюдин, и с тех пор… Удивительно, как ей к лицу этавуаль. И такие ласковые глаза. Мне все время кажется, что я видел ее прежде.Она была бы красавицей, если бы не этот шрам.

– Нет там никакого шрама, – глухо проговорила Ангелина,почувствовав, как силы враз оставили ее. Наверное, так чувствует себяоплетенная паутиной муха, из которой паук уже высосал все жизнетворные соки.

– То есть как? – недоверчиво переспросил Оливье.

– Да так, – вздохнула Ангелина. – Нет и никогда не было.Потому тебе и казались знакомыми ее глаза, что ты видел их. Помнишь… там, наБерезине? Мадам Жизель, графиня д’Армонти? Это и есть маркиза д’Антраге. Моршантебе не солгал – он и вправду виделся с нею в Мальмезоне. Ведь она там живет.Значит, она руководит группой роялистов? О, теперь я вспоминаю… НесчастныйКсавье говорил мне перед смертью о какой-то даме, которая направила его втрактир контрабандистов и которой он открыл тайну нашего брака. Ох, какаяпаутина, паутина! Мне никогда из нее не выпутаться! – Она прижала стиснутыекулаки к глазам и в отчаянии покачала головой.

– Ничего, Анжель, – долетел до нее слабый шепот. – Бодрись!Моршана больше нет. А ты… ты ведь русская! Я же знаю тебя. Я знаю ваш народ.Когда русские спокойны, они милы и веселы, но, когда их страсти возбуждены, онибывают страшны: у них нет выдержки, какую дает воспитание, и обуздать своюстрастность они не в силах. Думаю, ты сумеешь так расправиться с этой дамой,что от нее пойдут… как это вы говорите? Ко-люч-ки по ку-лач-кам? – попыталсявыговорить он по-русски, и Ангелина невольно засмеялась:

– Пойдут клочки по закоулочкам!

Она смахнула с ресниц слезы слабости и малодушия.

О Оливье! Милый, неоцененный друг! Спасибо тебе за мудрость,за пресловутую французскую иронию, за веру и надежду! Еще несколько твоихнасмешливых слов – и к Ангелине вполне вернутся утраченные силы, она вполнеповерит в удачу!

Но Оливье молчал, и Ангелина с ужасом увидела, что головаего поникла, руки опустились, а кровь из раны снова хлынула струей.

Что же она наделала! Сидит тут, болтает с ним, с умирающим,вместо того чтобы звать на помощь!

– Оливье, – вскричала она, хватая его за плечи. – Оливье,ради бога… еще хоть слово! Потерпи еще немного!

Кровавое пятнышко показалось в уголке его рта… набухало,пролилось тоненькой струйкой на подбородок.

– Все, – выдохнул он. – Для жизни моей этого достаточно…Ох,какая эпитафия! Cela me suffira! Не забудь…

Он умолк, но несколько мгновений еще смотрел пристально вглаза Ангелины, словно цепляясь взглядом за жизнь, потом не выдержал – сдался,умер.

* * *

Два дня спустя, вернувшись с кладбища, Ангелина, словноповинуясь всевластному зову, воротилась в эту комнату и застыла на пороге,глядя на сабли, пистолеты, трубки, уздечки и кнуты сухими, уже до болинаплаканными глазами. Комната казалась безжизненной; запах табака, кожи,лаванды уже выветрился, словно Оливье никогда и не было здесь.

«У жизни на пиру он быстрым гостем был», – вспомнилисьчьи-то стихи, и Ангелина в тоске покачала головой.