Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд Страница 97

Джастин уходит со сцены, и ко мне приближается Флавио, сопя почти как сумчатый дьявол. Я отхожу к краю сцены.

— Так, Эмили, начинаем! — говорит Флавио с легкой одышкой. — Сейчас будет очень сексуальная сцена. Очень сексуальная!

— Ладно.

— И я ее изменил. Я ее немного изменил по сравнению со сценарием.

Изменил? Я нервно глотаю. Когда изменения были к лучшему?

— Что изменили?

Он обводит рукой сцену, включая микрофон и Инструменты позади меня.

— Сегодня с нами лучшие джазмены города. Это, как вы понимаете, было очень недешево.

Флавио делает паузу, чтобы до меня дошло; я и так впечатлена. Лучшие джаз-музыканты Нью-Йорка? В этом ролике они просто дорогой реквизит. Какой в этом смысл?

— И вот я спрашиваю себя; зачем тратить такой талант зря? — продолжает Флавио. — Почему бы не дать вам, талантливым исполнителям, выступить?

Вам?

— Не мне, — нервно говорю я. — Я не талантливый исполнитель.

— Чепуха! Ты просто подстроишься под этих крутых парней и выдашь джайв.

На моей верхней губе сквозь пудру мгновенно проступает пот.

— Простите, вы не могли бы повторить?

— Джайв, Эмили, джайв! — кричит Флавио.

Он говорит «джайв» или «умирай»? Мой голос, когда он наконец ко мне возвращается, дрожит.

— А что с открыванием рта под Уитни Хьюстон?

— Можешь под Уитни… — Флавио делает рукой жест, словно взвешивает что-то на весах — так жестикулируют только иностранцы. — Только будешь петь джайвом.

Я худая и неловкая белая девушка, которой медведь на ухо наступил, — с чего этот парень решил, что я умею петь джайв?

— Петь джайв под Уитни? Это разве возможно?

Меня охватывает паника, и последние слова я уже кричу. Несколько «зрителей» кабаре хихикает. Флавио поднимает брови над очками. Я наклоняюсь к нему и пытаюсь шептать:

— Послушайте, Флавио…

— Осторожно, платье!!! — кричит Джемисон.

— Вы перепутали меня с настоящей певицей кабаре или еще с кем-нибудь, — говорю я, резко возвращаясь в вертикальное положение. — С кем-то, у кого есть талант. С кем-то другим. Я не умею петь джайв.

Флавио презрительно трясет головой и ищет в кармане сигареты.

— Ладно, джайва не надо — и скэта тоже, — добавляет он, словно я тешу себя мыслью о скэте.

Слава богу. Я испускаю такой вздох облегчения, что мои серьги звенят.

— Хорошо — вообще-то, прекрасно… потому что я практичес…

— Будешь просто петь под Уитни.

Пот уже не сочится, а льет ручьем.

— Нет, нет, Флавио, я не могу, я уже говорила на собеседовании, я ужасно пою, и я не думаю…

Он ударяет одной рукой по сцене, а другой, с зажигалкой, чуть меня не подпаливает.

— Слушай меня! Ты будешь петь, и сейчас же!

Клянусь, я не пытаюсь быть «проблемной», но я не умею петь. Правда. Спросите мисс Боузер, мою учительницу музыки в средних классах. Каждый год она смотрела на меня, вздыхала и махала рукой приблизительно в том направлении, где сидели мальчики, даже не утруждая себя выбором конкретного места. В результате я пою совершенно никак, а когда я закончила средние классы, думаю, и мне, и ей показалось, что мир зазвучал лучше. Менять эту ситуацию сегодня я не намерена.

К тому же пение меня просто приводит в ужас.

— Я не умею петь, Флавио, не умею! — шепчу я умоляюще.

Флавио сдергивает с себя очки. Его глаза как асфальт, жесткие и ничего не выражающие.

— Ерунда! Все могут петь, Эмили, это как ходить! А теперь перестань тратить наше время и работай!

Я не знаю, что делать. Я поднимаю глаза. Все молчат. На Меня пристально смотрят восемьдесят пар глаз, включая Джастина, который сидит за столиком впереди в свете прожекторов. Видимо, моя паника очевидна, потому что он ухмыляется своей озорной ухмылкой, посылает мне воздушный поцелуй и начинает хлопать и скандировать:

— Э-ми-ли! Э-ми-ли!

Другие, заключив по его поведению, что мне не хватает только ободрения, к нему присоединяются.

— Э-ми-ли! Э-ми-ли!

— Ладно, — говорю я. — Давайте.

Флавио направляется к камере.

— Отлично, поехали! Ребята, разогревайтесь.

— Мисс Вудс?

Я оборачиваюсь и вижу басиста.

— С какой песни вы бы хотели начать?

Я пою больше двух часов подряд. Пятнадцать минут «Fly Me to the Moon» ^[95], и Флавио ревет в уоки-токи: «забыть Фрэнка». Еще через пятнадцать минут мой джазовый репертуар истощился. Я перехожу к Арите и пою «Respect» ^[96], а потом «Lola» ^[97]. Это песни из моей любимой «сборки для Дивы», но я не чувствую себя дивой. Я чувствую себя омерзительно. В конце концов, трудно быть «секси, секси, секси», как кричит мне Флавио, когда ты мяукаешь как тонущая кошка.

— Сделай вид, что микрофон — гигантский член! — кричит Флавио. — Позабавься с ним!

Мне следовало бы накричать на него в ответ. Что-нибудь вроде: «Флавио, клянусь богом, если ты еще хоть раз скажешь слово «член», я запихну этот микрофон туда, где не светит солнце».

Но я не кричу. Я пою.

— Никогда не думал, что заскучаю по Уитни, — шутит Джастин, когда мы идем по коридору.

Я вяло улыбаюсь. Самое странное во всей этой истории было то, что, как бы плохо я ни пела, Джастин и статисты сияли и аплодировали в полном экстазе. (То есть пока камеры были включены. Между дублями я слышала хихиканья, а то и взрывы злорадного хохота.)

— Бедняжка! — говорю я Джастину, выпячивая нижнюю губу. — Как трудно тебе было играть!

— Нет, просто… — Он достает из кармана пиджака серебряную фляжку.

Неужели…

— Не может быть!

— Очень даже может, — говорит Джастин. — Я подлил себе в кофе виски.

Если вспомнить, вид у него был и вправду довольный.

— Не удивляюсь. Я и не думала, что ты настолько хороший актер, — поддеваю его я.

— Слышать такое от талантливой певицы особенно обидно, — парирует Джастин.

Мы пришли к моей гримерной. Я собираюсь ударить Джастина кулаком по руке, но он ловит меня за руку и держит, поворачивая так, чтобы я уперлась спиной в стену. Его синие глаза сверкают. И снова эта бесовская ухмылка. Он проводит пальцами по моей руке.